Сборник рассказов "Постоянная"  был составлен еще в студенчестве  2000-2001 годы.
Это в основном краткосрочные наблюдения за случайными встречными людьми , произошедшее где-то рядом -
то, что поражало, пугало, удивляло и настораживало молодую Алену Маляренко.
Хотя... встречаются и откровенные выдумки.
Надеюсь, вам буду интересны эти рассказы о таком постоянном коэффициенте отношений,
делающей нас людьми - сердце
Итак...

 

 

ПРОПОВЕДНИКИ

-Эй, не трогай пацана!
Она и сама не заметила, как оказалась между худым агрессивным подростком и малым. Просто внутри вдруг вспыхнул тот самый азартный огонь, который ещё в школе толкал её, как мальчишку, на подвиги, какое-то необъяснимое желание борьбы и победы, уверенность в том, что будет именно так, как нужно! Всё это вместе и ещё что-то заставило её минуту назад покинуть оторопевшего спутника, прервать мудрёную беседу и, картинно зацепив плечом подростка, стряхнуть его руки с воротника жертвы.
- Не лезь к нему, я сказала! Не понял?

Такого поворота не ожидал никто. Паренёк опешил. А кто-то из его компании неуверенно выкрикнул:
-Навешай и ей! – выкрикнул, и затих.
А она, радостно, лучезарно улыбаясь, только повела взглядом на выкрик, а потом так же прямо и уверенно уставилась на подростка, а потом, понимая, конечно, что заигрывается, пояснила:
- В школе не учили маленьких не обижать, а, дядя?
-Ты это…того… - паренёк даже не знал, как вести себя в таком случае – отваливай!

Девушка потупилась, скрывая улыбку, и он осмелел:
- Чё те надо вообще, а? Ты кто такая?
-Я? Я просто шла мимо и дай, думаю, в гости зайду. А ты против?
Она пыталась остановиться – моральная победа моральной победой, а борзеть-то тоже не стоит, ведь не известно, как поведёт себя эта компания, когда выйдет из коматозного состояния … если выйдет – и не могла. Уж очень комично, казалось ей, всё это выглядеть должно со стороны. Но парень явно не уловил юмора:
- В гости? Так и вали в гости? Шла мимо – иди. Нечего!
« Господи, ну точно как в школе»- усмехнулась она, и глаза загорелись ещё ярче.
- Ты, орёл, тише будь. «Вали – вали»- ты что, мастер из валяльного цеха? А вдруг я не просто девушка, которая идёт мимо? Может, я право имею идти мимо и всем по пути интересоваться? Как тебе такой расклад, а?

Парень "в расклад" не вник ещё, но очень задумался… только не знал, что и думать. И она явно торжествовала:
- Вот ты на меня орёшь, а потом у тебя в связи с этим могут быть проблемы. Усекаешь? Согласен, что возможен такой вариант? Возможен. Так зачем же сразу наезжать, если можно жить дружно? Правда, ребята?
Компания не улыбнулась в ответ, а неорганизованно отступила. Парень тоже немного отодвинулся от неё и от малого, покачался на длинных худых ногах, взмахнул руками и снова придвинулся. Она хмыкнула, разглядывая бессмысленные их манёвры, и продолжала:
- Вообще, - это я тебе так, совет на будущее – незнакомым девушкам хамить ой как вредно для здоровья! Ведь тут нельзя знать, шпана ты мелкая, на кого нарвёшься. А вдруг я - дочь президента? Предположим. И?

Парень молчал и становился всё мрачнее. Скорее всего, он мыслил - дело трудное и непривычное. Ей стало немножко стыдно, зарвалась: пора закругляться с этим «Мапет-шоу»:
- Ну ладно, - тут она ободряюще потрепала по спине малого. - Топай, чадо, домой, дядя добрый , он гарантирует тебе безопасность… Эй, дядя, что заглох? Гарантируй, а то я что-то сама за тебя расписываюсь, а ты вроде как и не при делах. Ну!
Парень беспомощно поболтал руками: инициатива, уверенность в собственной силе и власти и вообще, понимание жизни покинули его:
- А я чё? Я так…
-  Ладно, дядя, не трусь. Всё будет путём! Ты ж меня не обидел ничем, сразу врубился, сделал выводы – ну и забудь, расслабься. Дай пять. Ну, всё, бывай.

Она уже направлялась к своему оторопевшему попутчику, – хотелось петь и кричать «Ты видел, как я их сделала? Победа! Аллилуйя! Они же тебя за моего «секьюрити» приняли!» как вдруг остановилась...
Это же не школа. Она же теперь новый, верующий человек. «Возлюби ближнего своего» – и всё такое. Нельзя же было так унижать этих лох… пацанов, нужно было бы как-то по-доброму. И ещё: надо же было сказать им о Боге, о Христе, а то помрут вот такими вот гад… грешниками и пойдут в ад! И решила вернуться.
К тому времени малой, получивший чудесное освобождение, уже сбежал, а компания собиралась разойтись.
- Эй! - закричала она им. - Тормозите! Я вот ещё что… Сказать забыла…- подбежала поближе и зачастила - Ты это… в Бога веришь? Ты верь. Он всех нас спас от грехов … через Иисуса Христа. Христа распяли и Он, ну, ты, наверное, в курсе? Нет? Он искупил твои грехи и открыл путь в новую вечную жизнь… и - мысли у неё путались, теологические тонкости давались с трудом, а так хотелось донести этим парням то светлое, главное, которое изменило её жизнь и смогло бы изменить их.– Короче, покайся и веруй в Евангелие. Вот тебе и твоим … друзьям приглашение на богослужение. Приходите. В воскресенье. В 9-00. Вот теперь всё. Бог вас любит. Пока. Извините, если что… Тебя как звать то?
- Меня? – подросток оглянулся и переспросил - Меня? Се… Серёга.
-  Серёга? Супер! Не забудь, Серёга, что я тебе сказала, и день этот запомни. Всё!

Пока она, гордая и своей победой, и тем, что удалось так ловко исправить положение, возвращалась к своему спутнику, в компании Серёгу спросили:
-Серый, ты понял, она кто такая?
- А хэ его зэ!- возмутился тот.
- А хоть чё говорила?
- Да за Бога и такое всё… я и не понял.
- А!.. А чья она?
- А я доктор? Я знаю? – и, круто развернувшись, зашагал прочь.

Ожидавший девушку спутник всё это время краснел и бледнел, а теперь разразился целым потоком восклицаний:
- Что, обязательно надо было ввязаться? Покрасовалась? Вспомнила детство? Тоже мне, королева джунглей. Кому, кому это надо было? Это же… Пусть бы сами разбирались!
- Извини, - уныло промымрила она. - так как-то само получилось...
- Получилось? Да  что это ещё за такая новая манера проповеди Евангелия: «Вы, в натуре, пацаны, покайтесь»? Чем тьы от них отличалась в этот  момент?- но, поголядев на нее, заговорил примирительно.- Лен, у нас - не дворовая потасовка, а   е-ван-ге-ли-за-ци-я. Нужно нести людям свет Слова Божия и любовь. Поняла? Пойдем.

Они шли молча: вернуться к тонкому разговору по посланиям Иоанна было неловко, да и не хотелось. Он жалел её и понимающе улыбался самому себе: ещё год назад он повторил бы её ошибку.
Она краснела, потому что очень хотела ответить, резко так, колюче, доходчиво, сказать пару слов о смелости и мужестве. Ну, и о любви к ближнему, само собой… Но потом передумала: ведь наверняка бывают случаи, когда неправы оба?

2000

 

 

ПРИЧЁСКА

Ему нравились длинные волосы. И причем такие, в которых есть что-то первобытное: дикая, непослушная пышность, роскошь что ли. Какой-то вызов прилизанности, накрученности, начесанности — всем этим  скудным бабски - цирюльным ухищрениям. Как вообще можно носить такое на голове? Лак, пенка, гель — мерзость, химия! И к пальцам липнет, и вообще, чувство такое, будто тебя обманывают… Нет, не обманывают, а разочаровывают что ли.

Скажете, причуды, консерватизм? Ну-ну, говорите, что хотите. Просто такая вот у него слабость к волосам, особенность…

Но вот сидит она. Изо дня в день. В каком-то полуметре от него. Правда, их в кабинете пятеро. Зато ему хорошо видно узкую спинку, розовое ушко и волосы. Волосы, волосы, волосы… Так и хочется дотронуться: светлый легкий пух, как одуванчик. Хотя нет, всклокоченности одуванчика нету, а есть та самая первобытная роскошь и в то же время форма прически, чистота.

Передавая бумаги, он иногда касается ее волос и тает от захлестывающей его нежности. А как - то однажды даже не выдержал и задержал в руке кончик пряди. Она как раз потянулась за клеем и вскрикнула: он же вроде как за волосы ее дёрнул.

- Извините, - выдавил из себя и покраснел как мальчишка.

- Да ничего…

С этого времени с заднего столика стало видно не только матовую щечку. Она сидела к нему почти вполоборота и посматривала искоса. Иногда их взгляды пересекались, и они улыбались друг другу. Как игра: приходить каждый день, чтобы ловить ее взгляд, улыбаться и видеть волосы, волосы, волосы…

Из-за волос, собственно, он и пригласил ее тогда в кафе.

Шел дождь. Она закрыла зонтик, сбросила капюшон и очаровательно улыбнулась.

-          Сюда?- поставила сумочку и, блестя сережками, поправила …прическу.

Причёска? Он машинально помог снять пальто, отодвинул стул. Они что-то заказали, и он сел. И молчал весь вечер. Она же упоенно тарахтела – о маме, о какой-то Наташе, об их работе, о туфлях, о школьном выпускном, о любимых преподавателях и недавних еще лекциях,… и бесконечно о чем-то еще. Желтый свет полировал пластмассово неподвижные локоны. И во всем чувствовалась какая-то искусственность. Резкая театральность.

Когда за ним закрылась дверь – а он все-таки нашел в себе силы проводить домой обладательницу укладки- она счастливо порхнула навстречу матери:

                       -           Ну?

                       -           Ты просто прелесть! Ты сегодня такая красавица, куколка моя! Если он не понял, что ты для него так старалась, то … я даже не знаю…

                       -            Ма, а ты знаешь, сколько я отдала за эту прическу?

                                                                                                                 2000.

 

 

ПЕРЕСТАНОВКА

Она отказалась от перестановки. Просто взяла — отказазалась. Мол, как жили мои дедуля с бабулей, пусть все так и остается. Это, мол, мое детство…

Мое детство!.. А квартира – то теперь чья? Их, общая. Об-ща-я! Значит, решать, что и как надо им двоим, вместе. А то подумать только: стариковское хламье будет лежать по полочкам, а их вещи — по кулькам да по ящикам,, потому что им, видите ли, нету места в этих «гробах», в этих деревянных недомерках, в мебели этой допотопной. «Ах, не троньте пожалуйста! Это же дедушкин сюртук!» «Ах, оставьте пожалуйста! Это же бабушкина челюсть!»… «Ты что, не понимаешь, они же меня воспитали! Это память о них! О моем детстве!»…Тьфу!!!

Ладно бы денег не было. Или негде взять нужные вещи. Так нет же! Димка, старый приятель, давно для них «карелочку» держит. Хорошенькую! Даже скандалить пытался, что никак не заберут. А все она! Все выбреки ее идиотские! Розовые воспоминания босоногого детства! Э-эх!..

Мужчина ходил взад-вперед по комнате, накручивая себя, распаляя злость, готовясь к решительным действиям.

Нет, не такой представлялась ему их молодая совместная жизнь! В такой квартире не жизнь могла бы быть, а песенка! Центр уютного старого южного города, старая планировочка, высокие потолки… Евроремонт сделать — и как в музей водить можно бы. Сказка! …Как он, дурак, радовался ещё тогда (нет, не смерти, конечно, ее дедули с бабулей, а… а самостоятельности, что ли, определенности.) — и на тебе: «Никаких перестановок!»

Он круто развернулся, описав узкий полукруг по комнате, и в ярости огляделся. Под стенками неуклюже, как низкорослые застенчивые подростки, жались аккуратненькие, «хрущовские» еще, шкафик, сервант, пара креселок, диван. Как будто отбежали и спрятались: от него, от времени, от золотого вечернего солнца. Прятались, но позиций своих не сдавали. Он почти физически ощущал их враждебность: чужой! Чу-жой — в ее городе, ее квартире, ее мире! Чужой!

Это ощущение окончательно вывело его из равновесия. Да сколько можно терпеть? Хватит! Он сам сделает эту перестановку. Сам!

Так, с чего начнем? Во-первых… И кувыркнулись с грохотом в коридор шаткие табуретики!.. Теперь ковер… Как подстреленная сова, ковер грузно шлепнулся со стены. Пыль? Это ничего. Так, дальше… О! Кресла и диван! Жалобно скрипнули ножки, дрогнули пружины. Перевернутый диван рыдал, разбрызгивал порыжелую солому, выползая в коридор, буквально, цеплялся за каждый бугорок паркета растопыренными ногами, сражался за право остаться… Ф-фух!

Теперь сервант… В припадке веселой злобы мужчина дернул на себя и повернул доверху заполненный посудный шкаф. Стекла и зеркала на миг поймали ослепительно яркий закат — ой!.. Мужчина одной рукой прикрыл глаза. Тут сервант, обрадованно высвободившись, шатнулся в сторону и наклонился. На пол посыпалась посуда.

- Да елки -палки! – выкрикнул мужчина.

Зажмурился, подхватил сервант плечом… и вдруг остановился: когда, когда такое было? Когда? Такой же яркий, ослепляющий закат и пылающие от солнца стекла?.. Да - да, где-то с месяц назад. Когда они еще только-только переехали и обживались. Жена тогда еще что-то разбирала в шкафах в соседней комнате и пела. А потом внезапно смолкла. Он вошел в огромную спальню и оторопел: в старой-старой синющей блузе стоит совсем золотая от солнца женщина. И горит все — комната, волосы, стекло, нейлон. Жена, чудно похорошевшая, тогда еще звонко выговорила удивительным незнакомым ему голосом:

          - Смотри, эту рубашку носила бабушка, потом мама… И вот теперь… Знаешь, ее увидит и наша девочка! Правда, странно? Скоро-скоро, понимаешь? — и заплакала.

Он тогда как-то сразу попятился и, ничего не сказав, выбежал из комнаты. Его будто бы вытолкнул этот непонятный мир ее прошлого. Там оставаться было дольше нельзя, неловко, дико!.. И он удрал, даже не поговорил с ней. Постойте-ка, не поговорил?.. Как это она тогда сказала? Девочка,.. дочка,.. скоро-скоро?.. О, Господи! Так у него же будет ребенок!

Мужчина оставил в покое сервант, присел, взъерошил волосы и задумался. Потом вскочил, недоуменно огляделся вокруг: зачем он это вдруг натворил здесь?.. И неловко, улыбаясь, как напроказивший ребенок, засуетился, заработал. Она же скоро вернется!

Радостно урчал диван. Хихикая от восторга, возвращались на привычные места креселки, табуретки. Достойно ввалился шкаф. Молоденьким деревенским петушком вспорхнул на стену ковер. Так, порядочек, вот только… Только… Ах ты Боже мой! Чашки! Разбитые чашки!…Ладно, что-нибудь придумаем. Скажу, разбил… бабушкины чашечки… И засмеялся.

Веник весело затанцевал в золотистых осколках. Взметая игриво легкую пыль.

                                                                                                                           10.2000.

 

 

ПРИЕЗЖАЕТ…

-   Приезжает, приезжает, приезжает!..
«Приезжает!»- выстукивают колёса прибывающего состава. Ноги в такт притопывают на платформе, и сердце повторяет этот стук в утроенной скорости: приез-жает, приез-жает, приез-жает.

Взгляд мечется ошалело. И мир вокруг – вымытый, звонкий, и небо, и лужи, и листья – весь, до последнего воробья, мир радуется его приезду. А, казалось бы, что этому миру, такому старому, огромному, до того, что он – приезжает? Так нет же, радуется вместе с ней, смеётся, дрожит от ожидания и восторга. В улыбке ветра сморщиваются лужи. И всё потому, что он – приезжает.

Толчок. Стук откидывающихся ступенек. Перекличка от вагона к вагону, в которой звуки четвёртого, его вагона, отдают особой мелодией. И вот ноги уже сами несут туда - на звук, на стук, навстречу.

Люди, люди, люди… Снова, и снова люди… Как я вас всех сейчас, люди, люблю!.. Вы ехали вместе с ним, вы от этого все стали чем-то как он. Спасибо вам, спасибо, мои замечательные люди, вы привезли мне его!..

Но как же вас много – идёте, идёте, идёте. А он? Его почему то всё нет.

Толпа понемногу редеет. Последний всплеск - из четвёртого вагона – и вдруг, в самом конце возникает высокая фигура… Чёрные волосы, глаза… И пусть чужие головы почти полностью закрывают ещё от неё лицо, но она уже узнала, видит его и летит навстречу: он идёт, он приехал!

И, расцветая улыбкой, она раскрывает объятья. Тают макушки, и вот между ними только несколько метров.

Но как? Кто это? Так похож и … не он…

А он, где же он?

«Ненавижу!»- чуть было не выкрикнула она в лицо тому, приехавшему вместо него, человеку. Обожгла глазами и отвернулась: он – не приехал.

2001.

 

ПРИКОЛ

Юрик подождал немного, мучительно зевнул, встал, лениво заложил руки в карманы, прошёлся – скукота. Ребята не пришли – испугались дождя, наверное, а дождик-то кончился. Можно было бы теперь вместе полазить где-нибудь, поприкалываться, поорать… Эх!

Он побрёл в длинной тени деревьев, чётко поддевая мокрые листья носком кроссовка. Фонари в парке уже зажглись и бросали в лужи блики, растекающиеся длинными серебристыми дорожками. Под одним из них Юрик ещё разок взглянул на часы, повернул снова к их беседке- никого. Ну что ж, придётся отваливать домой, но на последок он решил в последний раз обойти их место, так, на всякий случай, мало ли.

Нет, никого. Он поёжился, закурил, сплюнул – надо же, вечер испорчен этим долбанным дождём! Главное. домой как неохота! Что там ловить? Телевизор с «батьками» смотреть? Про то как Москва слезам не верит, а потом - поверила, АО «МММ». Отстой!

И он решил побродить ещё немного один – время детское.

Шаг, два, три. Шаг, два, три… Вот скукота! Ещё и плечо разнылось. Чтоб не психануть окончательно, Юрик сам себе на радость засвистел какой-то мотивчик: клёво так вышло. Громко!

-О, Господи! Ахнула вдруг совсем рядом вынырнувшая на аллейку тётка.- Хто тут? А, это ты, ма- мальчик? Один?

- Г-гы… Кх-кх-хм. Гуляю вот, извините. Кх-хм.-выдавил чуть живой от смеха Юрик – испугалась!

Тётка постояла, недоверчиво озираясь, всматриваясь пристально в тени под деревьями, вздохнула и пошла. Потом уже издали оглянулась и крикнула:

-Не страшно тебе одному-то? Неспокойный этот парк. Шёл бы ты, дитё, домой!

-Не-е! - протянул Юрка и снова закашлялся. А когда затихли вдалеке шаги, повалился от хохота на скамеечку: ф-фу, жара! Это ж надо! Его, Юрика , испугалась! «не стря-ашно тебе?»- передразнил он напуганную тётку и ещё хихикнул. Но тут неподалёку снова зачастили каблучки. «Вот и эта туда же! - подумал Юрик – Дуры бабы. Сами говорят, что страшный парк, а шастают. И с работы вечером, и после получки. Сорок копеек каких-то экономят, а все деньги потерять не боятся. Дуры.»

Юрик побрёл дальше, и вдруг та кярко представил себе, как напали вот в этом парке сейчас на женщину, и он… Ну, там, приёмчики всякие, и если девченка симпатичная, то… а вообще интересно, как бы он себя в таком случае повёл? Всё так же мечтая, он свернул на соседнюю дорожку.

_ А-а-а!- вхвизгнула налетевшая на него женщина и отпрянула так быстро , что об асфальт брякнула слетевшая с неё заколка. Она моментально присела, пошарила рукой – не нашла – и так же моментально встала, не сводя с Юрки глаз. Он кашлянул, сделал шаг на встречу, хотел помочь найти заколку, но наблюдавшая за ним тётка кинулась наутёк, часто оглядываясь.

«Прик-кол!»- хмыкнул Юрик, поднял заколку и крикнул вслед:

-Женщина, вы что-то потеряли! Подождите меня, я сейчас поднесу.

-Пошёл вон, придурок! - завопила женщина, что есть духу убегая к воротам. -Милиция!

Юрик просто пополам согнулся от смеха, хахлопал себя по коленкам. Ну, блин!.. Тоже ещё, Чикотилу нашла! Истеричка!.. «Приду-урок!»… Да, вечер становился весёленьким!..

Одинокие прохожие пугались его одинаково, что мужики, что бабы. Некоторые сразу, завидев одиноко бредущего без дела паренька, сворачивали в сторону или вообще назад. Некоторые «отмораживались», брали себя в руки и пытались очень спокойно, как бы не спеша, пройти мимо. Вот только на вопрос: «Который час?» реагировали нервно, даже неадекватно, если выражаться по-учёному. Только некоторые , хоть и не сразу, могли прийти в себя и что-нибудь дельное сказать. Смех и только!

За полтора часа прогулок Юрик уже досконально изучил поведение потенциальной жертвы, даже присоветовать мог бы что-нибудь при случае. Ведь глупо, глупо же себя ведут, хуже малых детей! С ума сойти от них можно!

Он уже повернул домой, как вдруг, откуда-то слева послышались шаги и голоса. Ну-ка, ну-ка, посмотрим. Интересный там у них затевается разговор:
-  Может всё-таки проводить? Мало ли: такая хрупкая девушка одна через парк!..
-  Нет, не беспокойтесь. Спасибо, ребята, но меня будут встречать, могут не понять… Не обижайтесь. Хорошо?
«Врёт, - про себя отметил Юрик и прислушался, замер.
-  Ладно, не будем настаивать… До свиданья. - нестройно ответили голоса ребят, явно навеселе, и шаги зашаркали прочь.

«А она стоит, ждёт, проверяет, ушли или нет, - догадался Юрик и тоже подождал немного. - О, пошла! Ну, и я потихонечку... Ого, пол-одиннадцатого! Додому, до хаты»
Он радостно поддел ногой горку листьев - будет о чём подрассказать дружбанам – и чуть не подпрыгивая, прибавил скорости, рванул вперёд и под самым фонарём налетел на девчонку – тонюнькую, на вот такенных шпилищах. Она взвизгнула. Он посторонился – ну, иди же, иди, дурочка, кто тебя трогает, нужно очень – и подождал, пока девчонка пройдёт.
«О, да нам по пути!»- заметил он. И она тоже заметила, занервничала, заторопилась, оглядываясь на Юркину фигуру за спиной, несколько раз подвернула ногу. «Боится»- Юрик притормозил: Бог с ней, пусть уходит, а то ещё хай поднимет! Но девушка усмотрела в Юркином исчезновении какой-то преступный манёвр, испуганно затаилась, прислушиваясь.

«Да ну её … ! – выругался мысленно Юрик.- Жалеешь людей- тебя же и подозревают! Надо её  обогнать и  уйти пока хай не подняла ,- решил он и «пошёл в обгон».
     Уже поровнявшись с девушкой он отметил с какой то злой усмешечкой, как она перекинула сумочку в другую руку, как сжала худенький кулачок, заметил слёзы на глазах и   вдруг расчувствовался т рещил объясниться - неловко же выходит, нелепо:
-          Девушка, послушайте… - начал было объяснять он…
-          Помо…Помогите-е!- задохнувшись , закричала та и ударила Юрика сумочкой.
-          Да заткнись та , дура! - неожиданно для себя испуганный Юрик отбил сумку рукой , оттолкнул девчонку в кусты и,  не соображая, что делает,  бросился бежать.

Только у  собственного подъезда он опомнился и отдышался – история!- и тут только заметил, что девчонкина-то сумочка у него в руке.

2000

 

ПРОСТО ТРУДНЫЙ ДЕНЁК

С утра жутко болела голова. Ощущение было такое, будто кто-то добренький прошёлся топориком от уха до уха, а потом – ещё разок ото лба к затылку. Хотелось обнять голову руками, удержать её, разваливающуюся на куски, уткнуться макушкой во что-нибудь холодное, стабильно неподвижное, замереть, забыть, кто ты и где ты, что и как происходит.

Над бедной больной головой прокатились пары, безлико и безвольно, как волны океана над обломками «Титаника». Наконец, слабо улыбаясь на прощанье, пожимая неизвестно кому дружеские руки, он выполз наружу. На ветерке сознание прояснилось, но и боль стала как будто острее. Так, скорее домой. Да чтоб по дороге хряпнуть где-нибудь холодненького пивка. А не поможет – алкозельцер какой-нибудь или, на крайняк, аспирин. Да чтоб дома ещё не оказалось родоков, чтоб телефон отключили, и свет... Хотя это точно перебор... Да, а потом отрубиться и воскреснуть завтра утром. Если, конечно, не пройдёт до вечера.

-  О, ё..! – и болит же, гадина! А тут ещё споткнулся так, что в мозгах что-то лопнуло, и по телу разошлись жгучие иголочки.
-  Валерик? Ты? Привет!

«Ёлкин цвет!»-подумал он, отодрал от висков липкие руки и с неудовольствием обернулся, как бы говоря: ну, кого там ещё принесло? Но вслух:

-  Витуська? Ты? Сколько лет!.. Ну, ничего себе! – и боль сразу отхлынула на второй план. – Как оно ничего? Как жизнь?
-  Так, нормально: живу там же, учусь… А ты?
-  Да тоже потихонечку. Всё путём… Марфуша, нам ли быть в печали?
-  Да что ты говоришь? А выглядишь вот не очень – в печали! – хмыкнула Витуська.
-  А-а!.. – вспомнил и засмеялся Валера. – Это после вчерашнего.

И в ответ на любопытный взгляд благодарных глазок стал «в лицах и картинах» рассказывать, как вчера гуляли, что и сколько пили, как заедали потом и мускатным орехом (один чел’ посоветовал - от запаха, вроде верняк), и, традиционно, стиморолом, и как потом дома «шифровался», как «попалили», как потом – запаха же нет !- лечили больного ребёночка, чтобы с утра всё-таки отправить на учёбу, ведь ученье, как говорится, свет, а не ученье – тьма, и отправили-таки на верную смерть, накормив на прощание, как не отказывался он, чем-то жирненько-калорийненьким. Витка мелодично заливалась, запрокидывая голову: «Ну и коктейль!», «Да ты что!», «Ой, не могу! Это же ужас!». А он говорил и разглядывал с удивлением: до чего же она хорошенькая – стройненькая, душистая, чистенькая, модная, и ещё непонятно какая, но ох какая хорошенькая! Кто бы мог подумать, что из страшненького глазастого неуклюжего жеребёнка, которому он таскал в школу портфель, (так обязала его бабушка, которая дружила с бабулей Витки Семенючки) получится такая вот хорошенькая нежная Витуська!

Они ещё поговорили немного. Она позвенела тихим голоском – о торговом институте, о подружках, о свободных вечерах – и позвала в гости. Прощаясь, попросила с улыбкой больше так не набираться: ей трудно смотреть на чужие страдания. Но они не простились сразу, а задержались: внезапно, как сговорившись, вспомнили школьных друзей, общих знакомых и побеседовали о них, перебирая всех по очереди и выдавая все известные сведения. И вот наконец:

- Ну, Валер, ты пришёл, а мне ещё топать и топать.
- Шутишь? До соседнего подъезда так трудно дойти стало? Стареем, стареем…
-Да нет, -засмеялась снова Витка, и ему стало тепло, хорошо и одновременно тоскливо от этого смеха. – Я сегодня, да и вообще ближайшие две недели, буду у бабули ночевать: мои все уехали в Харьков - дела.
-Ой, ты, маленькая! Страшно девочке одной!
-Не издевайся! Разошёлся, - снова засмеялась она.
А ему  хотелось, чтоб Витка всё смеялась и смеялась, так легко и красиво у неё это выходит. Но она заговорила снова:
-  Просто мои некоторые одноклассники (мы не будем показывать пальцами) так фестивалили после выпускного и после вступительных, что их теперь знают все. Ну и, ясное дело, мои родители … - Витка сделала кокетливую паузу и взглянула прямо в глаза. – Они не хотят, чтобы я оставалась одна рядом с такими опасными  и развратными личностями. Ясно?
-  Кх - кх, - потупился, закашлявшись, якобы очень смущённый Валера, а потом тоже прямо посмотрел на Витку и улыбнулся ей. – Проводить? Ну, к бабуле? «До пятницы я совершенно свободен!»
- Иди отдыхай, лечись и не пей больше. Мы ещё увидимся.
- Ну, смотри! Пока?
- Пока. – Витка чмокнула его в щеку (очень по-дружески) и зацокала каблучками на остановку.
- Эй! -  Валерка помахал ей рукой, улыбнулся и, счастливый, расслабленный, повернул во двор. Добывая уже у подъезда из кармана ключи, он с удовольствием подумал о Семенючке и о прошедшей головной боли, о том, что сегодня можно было бы где-нибудь «пошаманиться» с пацанами, но уже не охота.
И вдруг остановился и прислушался: он краем уха уловил шум остановившегося авто и неспокойный  Семенючкин голос:

-Нет, спасибо, я доберусь сама.
-А почему такая милая девушка отказывается от компании трёх галантных кавалеров?
-Вы нам не доверяете?
-Простите, я спешу, меня ждут. Разрешите пройти.
-Мы вас потом доставим, куда прикажете. Ну? Садитесь же?
-Пропу…стите… Нет! Нее-ет!!! Вале-ерик!
-Трогай!!!

Валера выбежал на улицу, но увидел только, как с места резко сорвался серебристый «Ауди» и вырвался со двора на дорогу, удивительно чётко слившись с рекой других авто.
Он заметался как в дыму, но не догнал, ничего не рассмотрел, даже номер не успел.
Что делать?
Он бросился к квартире Семенюков и бешено замолотил в дверь кулаками – и вспомнил : вот, блин, они же уехали!
Метнулся к соседям – позвонить в милицию, но никто не ответил и дверь не открыл. Долбаный день!
Валерка выскочил на улицу, на ходу добывая чип-карту, побежал к таксофону через дорогу.
Как назло, машины мчались сплошным потоком. Он лавировал между ними под ошалелые гудки и наконец добрался.
-Не прошло и триста лет!.. Твою мать! - этот таксофон не работал, и он побежал к другому, на углу, снова под гудки и крики из окон машин.

Этот работал. Он несколько раз вставил карточку не той стороной. Доставая, выронил, еле подобрал дрожащими руками. В конце концов, набрал номер. Но в ответ на долгожданное « Алло, вас слушает отделение милиции Ленинского района » , еле сдержал спазм и выронил трубку: так долго не дававшее о себе знать похмелье и нетрадиционная мамина медицина - от нервов попросились наружу.

Его рвало прямо у таксофона, долго, мучительно, до судорог и резей внутри, до слёз, до обессиливающей дрожи. И когда, наконец, зелёный, измученный, он пробрался мимо ошарашенных прохожих к ларьку купить «Миргородскую», боль вернулась – резкая, ломающая голову на куски...
Он прикрыл глаза, сполз на какую-то обгаженную лавочку, отвинтил крышку, прополоскал рот, сплюнул, отпил ещё, мучительно сглотнул, застонал, налил воды  на платок, обтёр лицо, а потом стал лить просто на голову, порылся в карманах в поисках хоть какого-нибудь болеутоляющего, но достал только чип-карту и вспомнил Витку.
Витка!
Он вскочил – и сразу рухнул на лавку: ни фига себе его разломало! Голова! М-м-м-м...

Морщась, щуря глаза и постанывая, он посмотрел на часы: прошло где-то полчаса. Дела! Витке теперь «по барабану», вызови он хоть всю городскую милицию, народную дружину, 9-11,конный патруль и спец. подразделение «Пасифик». Да и что он им скажет? Серебристый «Ауди», три …вроде как три… мужика неизвестной национальности и неопределённой внешности… Он даже номера не помнит! Да…
Уже гораздо спокойнее Валера допил водичку, подышал, посмотрел с тоской на ненужный теперь таксофон и побрёл домой: ну и денёк!
Мало того, что так болит башка, так ещё и… Ладно, хрен с ним. Жаль, конечно, Витуську, но… Словом, не первая она и не последняя. Переживёт… Может быть…Ведь вполне возможно, это вполне мирные мужики и всё обойдётся?
«Придурок, нечего себя утешать,- сказал он самому себе.- Кто б такую просто так отпустил? Так что нечего тут... Жаль конечно, но…Но не убьют же ее?». И осекся.
Как всё же болит эта проклятая голова!
Всё, домой, домой, домой – и спать. Хватит. Просто сегодня у тебя очень трудный день. Просто трудный денёк.

2001.

 

 

ПОПУЛЯРНАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ

(после бала)

Густой вечер насыпал в тёплые осенние лужи жёлтых и зелёных листьев. Вспыхивают окна то тут то там, вздыхают волнами музык открытые форточки. Чистый после дождичка мир взволнован и звонок. В уютных двориках тихо курят, неторопливо журчат разговорчики. Где-то в беседке мягкий, почти женский, голос втолковывает какому-то недотёпе простые истины:

                     -       Вот гляди, Америка, она ж как всегда себя вела? И на Балканах, и в Афгане, и в Палестине. Она ж Израиль, по-моему, поддерживала? Израиль! А палестинцы эти…

-          Арабы что-ли?

-          Ну да, арабы… Не перебивай!.. Палестинцы - народ горячий, злопамятный,..

-          Мстительный?

                     -          Во-во! Спасибо.. Понятно тебе теперь? Вот Америке всё разом и аукнулось! - просто, как старую шахматную комбинацию, с удовольствием завершает первый голос.

-          Погоди, а може… не они?

                     -           Да что вы, как дети, в самом-то деле! Мало ли у Америки врагов? – вновь наливается мелодичностью первый голос (Так и хочется подойти и посмотреть осторожно, мужчина говорит или женщина?).

                     -           Коне-ешна-а! –соглашается вдруг дотоле сомневавшийся второй голос. - Она ж пожизни - агрессор!

                     -           Во-во-во! Это ж и Хиросима ещё, и Вьетнам – ихнее дело! Я тогда, когда это было… -просыпается наконец неразумный третий собеседник.

                     -           Так вот и я говорю, - снова набирает силы и власти первый, воркующий, голос, и всё говорит, говорит, говорит… Потом голоса враз рассыпаются, отдаляясь, растворяются в сумраке – разошлись.

… Да, хорошо всё-таки вот так вот вечерком покалякать с приятелями о том, о сём, порассуждать о жизни, о политике… Особенно «добре» решаются глобальные проблемы человечества за горячим, крепким, а то, если кто любит, и сладеньким, чайком. Поспоришь ещё иногда, бывает, распетушишься, разволнуешься… - а потом ничего! Распрощаешься, пожмёшь всем руки, закроешь утеплённую дверь на все замочки и замки, нальёшь полную ванну, ляжешь вот так вот, вытянешь ноги, пошевелишь пальчиками, расслабишься… (И стоило оно того – так орать? Ну их, эти разговоры! Чего это понесло на ночь глядя рассуждать о таком? Приснится ещё какая дрянь!) Хорошо!.. Не думая уже ни о чём, нырнёшь потом под одеяло: спать, спать, спать.

А интересно, о чём тогда говорили на Манхэттене?.. А потом – в Кандагаре? А потом - в Ираке?..  
А интересно, о чем еще будут говорить простые добрые и умные граждане?

15.09.2001

 

 

ПРИНЦ И КОРОЛЬ

Пришел когда-то к власти в нашем королевстве Добрый Принц. Он был очень молод и совсем не знал жизни. Чтобы править государством хорошо, он собрал всех министров и внимательно выслушал все их советы. Долго говорили министры, много и непонятно. Что-то о потребности централизации, о преодолении тенденций сепаратизма, о нездоровой активности антиправительственной деятельности, и т.д., и т.п., и пр., и пр., и пр. Разное говорили. В одном сходились все, но, правда, тоже по-своему: «Доверьте, мой король, больше власти мне, дайте больше полномочий, и я наведу порядок».

Однако Принц был не только добрым. Он оказался не так глуп и доверчив, как предполагалось, и гораздо более упрям, чем требовалось от августейшего монарха. Во всем ему хотелось разобраться лично и основательно. Пример соседей-властителей, демократов и реформаторов, не выходил из головы. Как хотелось бы вслед за ними добавить по праву к своему титулу и номеру еще и эпитет «Великий»! Обложившись книгами и словарями, Принц ушел в науку. Устал порядком, но кое-что все-таки понял. Эти «измы» и тенденции свидетельствовали об одном: в королевстве не все гладко и его мудрые министры боятся неотвратимой беды. Как любой передовой человек, наш добрый Принц задал себе вопрос: что делать? И ответил сам себе тут же: узнать, откуда беда грядет, и предотвратить ее.

В который раз, Принц решил советоваться. Но так как толку от целого совета министров он уже не ожидал, то стал вызывать по одному для разговора «по душам» и «без галстуков». И снова ничего, кроме обещаний спасти ситуацию (при условии, конечно, что наш юный король раскошелится ,предоставит больше свободы действий и обеспечит неприкосновенность), а также кроме заверений в искренней любви и безграничной преданности , он не услышал. И тут принц не на шутку взгрустнул и крепко задумался (мы называем его Принц, так как еще ничего он не сделал по-королевски), но не придумал ровным счетом ничего. И вот однажды, пытаясь отдохнуть от дворцовых интриг и интрижек и сбежать не ведущих ни к чему интеллектуальных бесед, он переоделся, как ему казалось, до неузнаваемости и инкогнито вышел в город.

Город был очень красив: мощеные улицы, яркие фонари, изящные клумбы, уютные парки и скверики, милые кафе, изысканная публика, неторопливо прохаживающаяся по бульварам и беседующая оживленно и остроумно. Однако чем больше вслушивался Принц в суть разговоров нарядных жителей, тем больше ощущал сквозящую в них тревогу. Все они, как и министры во дворце, не хотели ничего, кроме гарантии своих прав, благосостояния и покоя. Все они, как и министры, боялись некоего народа. Этот таинственный гражданин еще так мало знакомого Принцу королевства все время ропщет и недовольствует, угрожая всеобщему миру и покою. Они говорили о нем «темный», «грязный», «дикий» и разожгли донельзя любопытство юного монарха. Он был азартен и любопытен, а потому, как только в боковом переулке заметил мелькнувшую фигуру, соответствовавшую описаниям нарядных горожан, последовал за ней.

Все дальше уводила она его от нарядных улиц. И там, за сетью заулков, город оказался просто ужасен: вонь, грязь, узкие, изборожденные мутными канавами и непроходимыми лужами дороги, кривые высокие здания со слепнущими окошками. Да и сами люди, то ужасающе тощие, то безобразно толстые, поразили Принца. Неужели они тоже – его граждане? Как они не похожи на людей с бульваров. Скорее это колония однообразных серо-коричневых муравьев, сосредоточенно и молча спешащих куда-то, лишь по временам огрызающихся друг на друга. У Принца изрядно закружилась голова:

-Послушайте милейший, - обратился он к прохожему.

-Пшел прочь, барский щенок, - был хмурый и быстрый ответ.

-Любезнейший, не соблаговолите ли вы… - попытался он обратить на себя внимание снова, но тщетно.

Принц приуныл и оперся на грязную стену, не замечая, что пачкает отменные кружевные манжеты.

-Не сладко тебе, барчонок, в нашем закоулке? – обратился к нему иссушенный и скрюченный старичок. – Я так понимаю, ради разнообразия к нам забрел? Желаете поразвлечься? – Он бегло огляделся вокруг, цепко охватил взглядом всю потерянную фигурку принца и покровительственно взял за рукав.

-Мне не вполне понятно, о чем вы ведете речь, любезнейший. Я бы хотел прежде всего…

-О нет, ты эти барские штучки лучше брось. У нас лучше без этого. А то лучше молчи. Я тебя сопровожу… Деньги то есть?

-Есть, - судорожно сглотнул Принц, предчувствуя незабываемое приключение, и исчез вслед за стариком внутри города…

Три дня и три ночи пропадал Принц в самом, так сказать, «нутри». Три дня и три ночи во дворце царил переполох. Полиция и все спецслужбы сбились с ног, но ни одна террористическая организация не взяла на себя ответственность за таинственное исчезновение царственной особы. За это время наш Принц успел потерять свое модное платье, деньги, невинность, успел напиться, приобрести сомнительных друзей и подруг, дурные болезни и опыт. Он смог, наконец, разобраться, кто же этот непонятный и непредсказуемый народ, и чего он хочет: есть вволю, растить детей, которые смогли бы выйти в люди, иметь над головой крышу и мирное небо. Понять это оказалось достаточным для того, чтоб Принц решил действовать.

С блаженными планами, спокойной совестью и неспокойным зудом во всем теле вернулся грязный, обросший и оборванный монарх во дворец. Отоспавшись, отмывшись и исцелившись, он вновь собрал совет, на котором теперь говорил сам. Так за высокими стенами и цветными стеклами дворца узнали, что такое настоящий переполох. Прежде всего, Принц… Хотя, пожалуй, не стоит описывать, сколько жестоких споров пришлось пережить старым залам, сколько обвинений услышали древние портреты былых королей, сколько потрясений бывалым державным мужам из-за захватнических войн, новых дорог и мостов, снижения налогов и цен, бесплатных школ, больниц и многих, многих других непонятных нововведений. Не раз говаривали министры друг другу:

-Наш Добрый молодой король слишком добр ко всякой швали. Как бы чего не вышло.

-Надо что-то предпринять. Да что тут поделаешь? - соглашались другие.

Но вот, придумали, что.

Как и большинство азартных людей, Добрый Принц любил охоту, фехтование, танцы и путешествия. Иногда, оторвавшись ненадолго от важных государственных дел, он позволял себе какое-то одно из этих невинных развлечений. Сюда-то и направили свой удар старые опытные министры.

Принц, слегка нахмурившись, перенес сокращение своры, соколов и сокольничих – ведь деньги были так необходимы на лечение и обучение бедных больных уличных детей. Долго и терпеливо пришлось ждать ему изыскания средств на покупку новых рапир, и даже гордился поначалу тем, что отказывает себе так мужественно в маленьких радостях. Зато, дескать, переучив на эти деньги городских шлюх на швей, их можно будет трудоустроить и сократить тем самым «вензаболеваемость», смертность и преступность. Но однажды ему пришлось задуматься всерьез: в казне не нашлось денег для проведения долгожданного Большого бала ко Дню Равноправия. Жаждавший развлечения Принц расстроился.

-Что же делать? – снова обратился он за советом к министрам.

-Поднять налоги.

-Уменьшить зарплаты.

-Сократить число благотворительных заведений, - в один голос сказали министры.

-Но… люди? – все еще колебался Принц. – Они совсем недавно почувствовали облегчение и теперь… такое разочарование постигнет их.

-  Разочарование в вас? Что вы! Ни один монарх мира никогда так не заботился о благосостоянии своих подданных как вы, мой король! - воскликнул один министр.

-  Вы сделали все, что было в ваших силах, но жизнь так устроена…- сокрушенно покачал головой другой. – Обстоятельства сильнее нас.

-  В терпении очищается душа. – добавил третий.

-  А в страдании – возвышается. - подсказал четвертый.

-  Мы не можем ставить всеобщее счастье на одну чашу весом со счастьем единиц. - патетически выкрикнул третий, но его оттеснили и быстро пообещали:

-  По праздникам наш народ получит добрую кружку хорошего пива и соленых бубличков. Каждый, кому меньше шестнадцати – воздушный шарик и петушка на палочке.

-  Доверьте это нам.-вызвались все хором.

«Удивительное единство,- отметил про себя Принц.-Ну что ж, похвально… А я ведь действительно сделалсве, что мог. Отказывал себе в последнем… кх-кх-кх … Только бы не поднялся мятеж!»

-Да, кстати, - по-королевски гордо выпрямился Принц и веско поглядел в глаза министров.- Соседи с юга очень уж задирают нос. Не миновать, я думаю войны.

-Я понял вас, мой король, - тонко улыбнулся и поклонился военный министр.

-А хватит ли наших регулярных войск? – поинтересовался Принц. – Или придется…

-Если я правильно понимаю вас, сделаем призыв добровольцев, а потом, если придется и обязательный призыв, мой король? – еще раз поклонился военный министр.

-Вы удивительно проницательны. Действуйте же!

Вот так то. Пришел и у нас когда-то к власти Добрый принц. И жилось неплохо. Только недолго. Принц-то побыл-побыл добрым, да и весь вышел…

Зато теперь у нас – Мудрый король!

                                                                                                                                                                                                                                                                                                  2001

 

СЕРДЦЕ
(очерк с натуры)

-   Михал Максимыч! А Михал Максимыч!

Михаил Максимович сидел, прислонившись спиной к забору, и крепко задумался, никого не замечая.

-   Ну, Максимыч, даёшь!- подходя слева и глядя с улыбочкой в отрешённый, скучающий профиль, начал знакомый кочегар. – Не ждал я, шо ты на старости лет так охренеешь, что своих признавать не станешь! Мечтаешь всё, старый пень? Чи може, ты влюблённый у нас? Хы-гы!.. Чи так просто, перепил? Ну шо ты молчишь? Та ты слышишь меня, чи не? – и хлопнул по плечу.

Голова Михаила Максимовича дрогнула. Он как бы очнулся от раздумий, но… Тело медленно-медленно поползло всторону и вниз. Рукав телогрейки, зацепившись за ржаво выпяченный гвоздь, задержал падение. Михаил Максимович вздрогнул ещё раз и повис.

-   Миша-а!? - тонко, трогательно выкрикнул кочегар и с поспешной неловкостью отскочил в сторону.- Ты… Та ты живой ли?..

… И разнеслось по посёлку: у магазина, дескать, присел отдохнуть Михал Максимыч, присел, оперся на забор, закурил и… кх - кхм…, как говорится, сердце стало. Была милиция, поглядела – поглядела – следов насильственной смерти нету. Была и «скорая», посмотрела на его и порешила: нету этих, насильственных следов, а так оно и есть – стало сердце.

И говорили люди, и передавали друг другу странную и страшную эту новость, и обходили тот магазин десятой дорогой, мол, прости, Максимыч, мужик ты был хороший, та… хай, как говорится, Бог милует. А сами не сговариваясь сходились по дворам и вспоминали Максимыча, кто и когда его видел последним, как это было, о чем тогда говорили. И пили за Максимыча – шоб земля ему пухом…

А на другом конце посёлка заходилась истерическим воплем жена:

-   Ох,сил моих нету. изверги… Да я то,я то куда его дену? На чём довезу? Чего ж вы сразу?.. В морг, говорю, в морг его везите! В мо-орг! – и материлась, не стесняясь ни соседей, от которых звонила, ни телефона, ни того, другого, на том конце провода, и кричала снова. – Нету, нету денег у меня! Нету, говорю я вам , денег везти его! Не-ту! За пал-года ему не уплочено.В долгах все. Как в шелках… Да русским же языком сказано… Та не на горбу ж мине его переть, а?

И, добавляя «А ты меня не совести, не совести! Ему , мёртвому, всё равно. Чего ему сделается?», сама для себя неожиданно вдруг внутренне обмирала ( Ой, Мишаня, Мишенька ты мой, кормилец… Та как же ты … Та как же мы теперь без тебя… Прости, родименький, голубчик... Родненький ты мой, кровинка.). Но это ненадолго и внутренне. А вслух – орала, материлась, плевала, доказывала кому – то на другом конце провода, выбивая деньги, транспорт, гроб, крест, помощь, копачей…

А у стены магазина до бурых сумерек - пока , наконец, не увезли, чутко и безмолвно просидел старый слесарь Михаил Максимович. Впервые широко и долго смотрел он на мир. Никто не мешал ему, и он вбирал, и вбирал, и вбирал, и, удивляясь всё больше, прикрывал рукой переполненное остановившееся сердце.

2001

 

 

P.S.  Из данного сборника был напечатан рассказ "Прическа" в молождежном донецком альманахе в 2002 г.