Сборник рассказов. Ознакомительный фрагмент.

(иллюстрация - Марина Сыскова)

Дело табак
Викентий Николаевич Крячков с трудом  разлепил веки и огляделся. Он смутно помнил, что накануне куда-то долго ехал по заданию редакции. Потом с кем-то беседовал в душных сумерках. Но где он и кто он - сейчас сообразить не мог. И спросить, гадство, не у кого!
Вокруг было пусто, неузнаваемо, серо и зябко. За окном устало барабанил дождичек. А дышать было нелегко и, собственно, нечем.
   Пошарив рукой вокруг, он нырнул в недра своей вместительной сумки, нащупал в ней что-то твердое и холодное, приложил к голове – ой как хорошо! Но… - клац! - возразил холодный предмет, и стал диктофоном, который отвратительно зашипел, воспроизводя какие-то «левые» шумы, смех, неразборчивые звуки. Потом его, родименький, голос – только как-то противно, громко и подозрительно бодро. Уж не пили ли вчера? А если пили, то с кем, что и во имя чего, спрашивается?
- Собкор «Событий» Викентий Крячков ведет репортаж с места действий. Сейчас очевидцы заинтересовавших нас происшествий поделятся с нами…
- О господи! – вздохнул припомнивший себя журналист, щелкнул клавишей «офф» и убрал со лба нагревшийся, а потому абсолютно ненужный сейчас диктофон.
Ну что, господин хороший, соображайте быстрее. Командировали вас явно не на Багамские острова и уж точно не на весь бархатный сезон. Поэтому воскресайте поживее, несчастный мой, и – вперед, пора работать материал.
Для начала Викентий Николаевич наполовину сполз с неудобного, топорно сработанного лежака, свесил ноги вниз и полусел-полуповис на пятой точке. Сил двигаться дальше попросту не было, а соображать в вертикальном положении стало ну никак не легче.
Вместе с рвотным позывом к голове толкнулась жуткая мысль: а вдруг меня похитили? Работал какой-то предвыборный материал, перешел дорогу, узнал то, что знать не нужно, по-пьяни болтнул лишнего и – всё. Тю-тю! Найдут твою голову в каком-нибудь лесопарке. Отдельно от тела и паспортных данных. М-мда, дело табак.
Вся недолгая жизнь молодого журналиста промелькнула в уже ощутимо отделяющейся от тела голове.
Вот он, смешной толстый очкарик с недоделанным именем Викентий топает в садик. Он ужасно стеснялся своего имени и говорил, что звать его Витя. Нормально звать. Как всех. Даже друзья были. А в школе ушлая классуха поглядела в журнал и произнесла громко и четко, на весь класс:
- Ну что ты! Какой Витя? Витя – это Виктор. А ты Викентий – это гордое, прекрасное, а главное редкое имя.
Он возненавидел классуху. По её вине с кем-то дружили, дрались в конце концов, а его даже бить брезговали: Виктория, Викуся, няня Вика. Отберут портфель, окружат толпой и играют в «собачки» - весело им, долговязым сукам с нормальными мужскими именами!
Вспомнил даже, как закатил мамашке истерику: не могли чтоль не выпендриваться, и назвать сына Сашей или Серёгой?
На что маменька удивленно возразила:
- Глупенький, выразительное имя – это счастье. Папа вот – Коля, я – Люда. Таких много. Поди потрудись, побегай пока на тебя внимание обратят. А ты – Викентий. Сразу же – внимание.
И мама оказалась права. Его документы долго вертели в руках и всегда с доброжелательным любопытством ждали: какой он из себя, этот самый Викентий Крячка. Даже вот в редакцию попал по большей части, потому что имя запомнилось. Вот имя он менять и не стал – пусть будет, раз запоминается. Да и звучит нормально: Викентий Николаевич. Только фамилию поменял и стал Крячковым…
Мда… Не смоешься с таким выразительным именем никуда, не спрячешься…
Интересно, как на могиле напишут? Крячка? Крячков?
Э-эх… И какого черта он сюда сунулся?
Всё также подвисая между небом и землей, грустно пощёлкал он клавишами диктофона – перемотка, воспроизведение, перемотка, воспроизведение… Шумы, визг какой-то, невнятное бормотание… И его собственный голос: очевидцы, участники, Иваныч, местные жители, контактёры…
Стоп! Ану-ка поподробнее! Точно, контактёры!
Мысли запрыгали как блохи, защелкали, как костяшки старых счёт.
Значит так, ещё позавчера сидели, пили, курили и ржали – пришло письмо в редакцию. Какой-то малолетний дебил писал, что у деда в деревне он якобы видел «реальное НЛО». Пешком «чужие» ходят: фоткай – не хочу. Предлагал приехать, обещал помощь свою и деда Иваныча в сборе данных и, возможно, в контакте с инопланетным разумом.
Как вышло, что именно ему поручили разведать про «очевидное - невероятное» - этого сейчас уже не вспомнить. Что-то сработало на уровне «сейчас все то конец света ждут, то чупакабру ловят». То есть, пока дело до выборов, пока проблемы  с газом не решаются  – сработает и такой материалец. Рейтинги там,  ну и все такое прочее, подскочат. Но это сейчас не важно. Главное, что сюда он приехал не на политику – и слава Богу.
Уже спокойный, Викентий прослушал всю запись от начала и до конца. Что он писал? Кого? Неразборчивые звуки. Да-с… Ну да ладно, разберемся.
Впотьмах он таки решился приземлиться и побрел в сторону, как ему казалось, двери. Но тут неожиданно сзади раздался скрип и на пол упал квадрат слабого света:
- Куды ж ты, сынок?
- Вы кто? – обернулся Викентий.
- Дык Иваныч же я. Не признал?.. И-и-и, бедняга. Говорил я им: хватит ему, наговоритеся ещё. Да разве ж это люди? Разве им понять.
Викентий тоже не особо понял, о чем речь. Однако Иваныча признал:
-Это я с вами вчера пил?
-И со мной тоже.
- И с...кх-кхм... контактёрами? – прокашлялся и заговорил увереннее Викентий. - Мне позарез нужно с ними полноценно пообщаться. Понимаете? У меня задание редакции. Мне голову снимут!
- Не сымут, сынок, - как-то скорбно посмотрел на него старик. – Ничегошеньки не помнишь? И контАхеры твои были, и даже эти, марсиане итить их маму за ногу. Накомунячились  в свинячью сиську – никто ничо не помнит. Ты свою штуковину включи – всё ж на неё писал.
- Включал. Вот, – погрустнел и снова щелкнул на воспроизведение молодой журналист. – Что это? Ничего не пойму.
- Дык а чо ж тута понимать? Они это… - дед почесался и открыл дверь в серое утро. - Ладно, пошли со мной. Лечить головушку будем. Рассолец у меня знатный – сейчас к памяти придешь. А потом и к им сходим. Им тоже несладко. Только наш рассолец для них хуже отравы – болеют. Я им молочка сдою – благодарные они такие смешные, желтенькие. Ну, увидишь.
У Викентия зашевелилось подозрение: уж не безумен ли дед? Так обыденно он говорит об инопланетянах. Или не о них? Тогда о ком? Может, это он, Викентий, не возьмет в толк, о чем ведёт речь Иваныч? Прихватив фотоаппарат, диктофон, он нетвердой походкой пошел следом.
Высокая мокрая трава хлестала по штанинам. Не то густой туман, не то мелкий дождик цеплялся за ветки и свисал огромными каплями, грозящими угодить за шиворот.
Грустная корова в темном хлеву терпеливо позволила выдоить из себя ведро густо и тошно пахнущего молока. Викентий выскочил на двор и отвернулся.Чуть было опять не задремал в ожидании, но тут к нему подошел с огромной кружкой в руках Иваныч:
- На, пей, легче будет. Я в погребок лазил и...
- Я не могу парное молоко! - оборвал сдавленным выкриком деда Викентий, но тут понял, что ему предлагается ледяной рассол, и жадно припал к кружке. – Ух-х… Спасибо-о… Так что, идём?
Дед засмеялся
- Гляди, интерес к жизни пробудился! Вчера какой живчик скакал, а сегодня – глиста в обмороке. Пойдем конечно. На, этот, комму… коммуникатор понесёшь. Накоммунячитесь и поговорите.
- Чего-о? – журналист еле удержал огромную бутыль с мутно-желтой жидкостью, из-под пробки у которой пробивался тусклый, но ощутимо спиртовой запах. – Это что, самогон?!
- Наипервейшая вещь! Без него ты с марсианами этими общий язык не найдешь. Они  его коммуникатором называют. Выпил – и сразу понял, кто и чего тебе тюхает. Перестал понимать – снова выпил. Потому твоя та штуковина и не сработала – механика первач не потребляет!
Викентий недоверчиво покосился на пятилитровую бутыль. А хотя… как знать, как знать. Ведь откуда-то из глубин протрезвевшего подсознания выплывают странные образы, обрывочные данные, и все будто помечено вчерашним числом… Как знать…
Крячков зашагал вслед за Иванычем, одной рукой прижимая к себе «коммуникатор», другой придерживая рабочую сумку. Он шел, и в голове укладывался более юмористический, чем реальный материал: забитое село, алкоголики, настаивающие самогон на болотных травах, ловят такие видения, что мама не горюй! Он и сам может рассказать – обхохочешься. Такое вон начало припоминаться – просто «чужой против хищника».
Туман рассеивался, сквозь облачка пробивались тонкие золотые лучики и падали на тропинку. Та петляла, сперва убегая из села в поля, потом вела через лесок, и то терялась в его глубине, то обнадеживала чистыми полянками. 
- Иваныч, сил нету, передохнем, а? - взмолился потный Крячков, сгребая на животе в охапку и сумку, и потяжелевшую бутыль.
- Вон уже,за леском, в лощинке. - утешил дед и предупредил, - Ты того... Не шуми... Мож не проспались еще – пужанешь, так беды не оберёмся. Мы вон тоже с похмелюги дурные, а они? И они так же, хоть и нелюди.
С верхнего края оврага за расступившимися деревьями открывался странный вид вниз: в траве валялись, если такое слово тут уместно, как бы 2 огромные гильзы. Рядом с ними, оглашая окрестность булькающими звуками, покотом спали полупрозрачные, как луговая улиточка,… огурцы!
Викентий от неожиданности громко икнул. Ближайший «огурец» отозвался - дрогнул мелкой, желейной дрожью, и, подрагивая, вертикально поднялся, а потом, качаясь, двинулся к Иванычу, семеня мелкими, незаметными практически, многочисленными ножками. Внутри «огурца» при ходьбе перекатывалась разноцветная жидкость, трепетали фиолетовые и зеленоватые жилки,а по поверхности как будто проходила серебристая волна от многочисленных прозрачнейших ворсинок.
- Бля-аха-муха! - присел, уронил в траву самогон, и пополз в кусты прочь испуганный Викентий. – Коп-пать-молотить. Иваны-ыч, не подпускай его ко мне!
- Не ссы, коммуникатора хряпни, пока живность похмеляться будет.
- Да ну нах… - задохнулся от ужаса журналист, панически щелкнул пару раз фотоаппаратом на окружающую его жуткую действительность, и застыл,округлив глаза и поджав по-детски под себя ноги.
Вновь ощущая себя, как в школе, малорослым толстым с дурацким именем очкариком, ожидающим расправы, он наблюдал, как по очереди просыпаются, дышат  перегаром трёхметровые твари, подбираются к Иванычу, и...  доверчиво, как божьи коровки какие-то, лакают из ковша молоко. Бодреют,  меняют цвет и начинают рокотать, бормотать, издавать те самые нечленораздельные звуки и шумы, которые зафиксировал вчера диктофон.
Жуть как неправдоподобно! Вкрадываются в доверие, суки, не иначе!
Захотелось стать Шварценеггером, Вином Дизелем и стрелять, стрелять, не отводя глаз, чтобы видеть, как разлетаются на куски инопланетные захватчики. Где базука? Где хоть что-нибудь? Ведь хана матушке планете-земля! Всем нам хана! Табак дело!
- Да ну бл… - отбросил он фотоаппарат, ухватил бутыль и неумело, разливая на себя, глотнул из горла. – Бляхха… Уххх…
- Ну что, Иваныч, - отчетливо вдруг разобрал он новые странные голоса. – Как твой гость? Отошёл? Такой вчера веселый был, общительный. Столько рассказал. Мы у вас такого узнать не могли. А теперь? Боится?
- Ниччо, сейчас войдет в кондицию – наобщаетесь ещё. Не видал он такого – городской, а что у них там? Знамо дело, в ступоре. Ничего. Пейте и вы, гости дорогие.
Викентий удивленно приподнялся: он пока еще не мертвецки пьян, чтобы вот так вот, на ровном месте поверить, будто разговаривает с пришельцами:
- Иваныч, я что – понимаю их, что ли? – схватил он деда за рукав.
- А то! И вчера  понимал. Ты вспомни, вспомни.
И тут Викентий Николаевич Крячков вспомнил...
Боясь упустить хоть одну деталь, хряпнул ещё первача, и, щелкнув клавишей диктофона, сбивчиво, вдохновенно заговорил:
- В деревне Совчуки более 20 лет сельчане общаются с представителями инопланетного разума. По утверждению местных жителей, пришельцы, завезшие на свою планету после первого посещения Земли нашу обыкновенную моль, страдают от её нашествий подобно тому, как люди страдают от педикулеза или других паразитов. Специалисты в области здравоохранения иных миров пришли к выводу, что сухие листья табака, не могущие произростать в неземных условиях, являются действенным и уникальным в своем роде средством борьбы с вредителем. Вот почему деревня Совчуки,  жители которой активно выращивают табак, стала настоящей Меккой для пришельцев. Дружелюбие местных жителей и неагрессивный нрав пришельцев послужили тому, что…
- Слышь, "акула пера", - позвал его некрупный «огурец», - Хватит торохтеть! У тебя все равно аппарат разряженный! Иди, выпей, посиди с нами, поговорим. А то уже лететь пора. Иваныч, мы табак загрузили. Спасибо.  А может, вам тоже чего надо? Мы скоро вернемся. Так что привезти-то?

Потенциальный читатель
- А что вы там всё время пишете? – наконец расставила свои сумочки по местам, присела на полку и, громко вскрывая пакет с чипсами, игриво поинтересовалась нежданная попутчица.
Викентий  поморщился и промолчал: он вообще-то любил путешествовать один, тем более, когда работа идёт. С билетами, правда, вышла история, да всё надеялся, что повезёт – ан нет: приперлась в купе эта узколобенькая красоточка со своими чипсами – салями, кажется? Уж-жасно пахнет! Не дай Бог, не поймёт его молчания, станет приставать с расспросами – пиши, пропало…
Девушка устала держать на лице игриво-выжидательную гримаску, нахмурилась, хмыкнула, поправила волосы, поёрзала беспокойно, похрустела картофелем, отвернулась к окошку. Но едва Викентий снова коснулся клавиш, она вдруг «сменила гнев на милость» и решила продолжить попытки непринуждённого общения
- Меня зовут Клара. Правда, дурацкое имя? И совсем мне не идёт, да? Как считаете?
Викентий угрюмо молчал и стучал по клавишам. Правда, уже совершеннейшую ерунду – мысль потеряна, вдохновение улетучилось – только чтобы сымитировать бурную деятельность, избавляющую от собеседницы.
Но девушка не отступала, почавкала немножко в тоске и продолжила:
- Ой, мне говорили, что творческие люди – такие,… все в себе. Так и есть. А вам далеко ехать? Мне – всю ночь. Я ещё никогда не ночевала в поезде и не знаю: засну или нет? А вы?
- Что я? – вскинул брови Викентий и раздраженно прикрыл ноутбук. 
- Ну, - помахала перед носом золотистой пластинкой Клара, - Вообще спрашиваю... Хрум… А как вас зовут?
- Викентий… - обречённо выдохнул он. – Ви-кен-тий.
- Ой, ещё хуже чем меня! – хихикнула та. – А что вы пишете? Вы – писатель?
- В общем да. Точнее, журналист, - он наконец без нервов присмотрелся к девочке: узколобенькая-то ничего, как и положено таким крошкам: стройненькая, яркая, славная. – Вот, попробовал себя в писательстве. Фантастика, то, сё. А, говорят, интересно вышло, будут печатать. Только кое-что надо срочно переделать. Дали на доработку, доработаю – и в печать. Приеду – и сразу отдам в издательство.
- Как классно! – неподдельно восхитилась Клара и возбужденно захрупала чипсами. – Будете? А то я ем, а вас не угощаю – нехорошо, да?… Нет? Не любите? Ой, я кажется поняла: я же вам мешаю? Кошмар какой! Извините, пожалуйста.
-Да ничего, - великодушно усмехнулся Викентий.
Он раскрыл ноутбук и хотел было вернуться к работе, но Клара легко переместилась и села рядом с ним:
- Я вам мешать не буду, честно. Я просто посмотрю, ага? – по-кошачьи зажмурилась она в просящей улыбке.
«Терпеть не могу, когда через плечо смотрят!» – подумал Викентий, но вслух ничего не сказал, а только неловко изобразил не то согласие, не то неудовольствие: даже сам не понял, где уж ей понять-то? Поставил вид старницы 75% в надежде, что девчонка окажется близорукой и не разберёт слов, вздохнул и… застучал по клавиатуре – есть же фрагменты, не требующие «творческой» правки. Попробуем…
Клара сосредоточенно и тихо жевала, дыша ему в правую щеку и в ноздрю своей «салями». Когда вагон вздрагивал, её челка тыкалась ему в ухо, а острый подбородочек  по временам толкал легонько в плечо. Это одновременно  и приятно, и неприятно  выводило из равновесия. Через 20 минут тесного «сотрудничества» Викентий снова вздохнул.
- Устали? – тут же сочувственно отозвалась Клара и заглянула в глаза: безобидно, по-детски, безо всякого подтекста. – А вы отдохните и расскажите мне, о чём у вас там, а? Ну, вдруг я вам помогу… Прикольно было бы: я – помогла писателю. Хи-хи! Глупости, да?
«Дурочка совсем ещё, – подумал Викентий, умилился и как-то… отлегло что ли. – Топик вон натянула, сиськи вывалила, сопит как паровоз на малознакомого мужика – и нет тебе мозги включить. Узколобенькая… Помощница ещё тоже мне…  А хотя – потенциальный читатель. Точно! Вот и опробуем материал».
- Ну, это долгая история, - он одновременно и развернулся к ней и придвинулся.
- А вы кратенько! Я пойму! – уверила та.
- Хм, - подавил ухмылку Викентий. – Если кратенько, то дело вот в чем. Есть Он – успешный немолодой, скажем так, бизнесмен: упаковки, тара, пакетики - вон как из-под чипсов ваших. Понимаете, да? Есть Она – активистка экологического движения, начинающий учёный-биотехнолог. Есть конфликт – надвигается катастрофа, грозящая смести не только человечество, но и вообще жизнь на земле. Синтетическая упаковка плохо утилизируется, а сама она разлагается очень медленно, а накопилось её столько!... Короче, Его пакеты – отравляют землю, Её идеи – могут землю спасти. Они сначала всё время спорят, но потом загорается некая искра, их отношения постепенно теплеют, меняются. А в это время… - сначала сдержанно, потом самоиронично, а потом уже взахлёб, в лицах и красках, за какие-то час - полчаса он пересказал ей сюжет литературного детища. – И вот, казалось бы, любовь и разум торжествуют: выход найден и в их личных  отношениях, и в решении глобальных проблем Земли. Но – слишком поздно: какое-то паршивое землетрясение провоцирует смерч невиданной силы, который подхватывает эти самые пресловутые упаковки и… накрывает ими землю. Всё живое задыхается под нахлынувшей волной обыкновенных пакетиков. Ну и наши герои тоже гибнут, глядя с горечью и любовью в глаза друг другу. Вот…
- Супер! – доела чипсы и облизала пальчики Клара. – Я куплю вашу книжку – стопудово! Разрешите?…  - она внезапно привстала, подалась вперёд, проехалась по его плечу всем своим нежным бюстом, и… выбросила в приоткрытое окно пустую упаковку из-под чипсов.
Викентий проводил полёт пёстрого пластика тоскующим взглядом, снова вздохнул, повернулся к радостно облизывающей губки Кларе и поцеловал её.

Безобидные
Доктор стоял у окна и курил, с каждой затяжкой понимая, что от этого не расслабиться. Так же напряженно и собранно, будто выполняя точную работу, на этаже дружно курили в форточку  его ассистенты. За окном стояла бесснежная зима, голая и унылая. Такая же серая как ощущения доктора Петренко. Правда, за окном был хотя бы ветер, а внутри тоскливо замерло все - никакого движения…
- О, вот вы где! А я вас везде ищу! - подскочил к нему некстати оживленный коротыш из правительственной комиссии. – Наши спрашивают, как тут у вас все прошло? Какие результаты?
Доктор перевел на него пустой тяжелый взгляд. Послушал, как за дверью в операционной чвакают новыми уборочными машинками санитары, мгновенно и наводя стерильный блеск, и перерабатывая органику в прессованные компостные брикеты. Вздрогнул и выдавил: 
-Да ничего, так им и передайте. Зря это все. Он безвредный был абсолютно! У него в принципе ничего в организме на атаку или агрессию приспособлено не было – только мимикрия, ассимиляция и подражание. На высочайшем уровне! Вы понимаете это? 
 Не очень, - растерянно моргнул радостный представитель комиссии. – А знаете что? Давайте назавтра подготовим доклад, и…
- А! - доктор махнул на него рукой, смял и вышвырнул в форточку окурок, развернулся и пошел домой. – Завтра, так завтра.
Не сговариваясь, разошлись ассистенты, оставив столичного гостя соображать, что случилось, и надеяться, что его не игнорируют, а просто очень устали…
Дома доктор Петренко в одиночестве выкурил еще несколько сигарет, потом подумал, как некстати приехала эта комиссия и как некстати уехала к теще жена с детьми и терьером Гариком на каникулы. Невыносимая тишина, просто невыносимая! Взгляд его упал на подарочную водку – литр качественного алкоголя с вихрящимся в жидкости серебристым снежком. Он взял её и вышел к соседу.
Тот долго не открывал. А когда открыл – мрачно изумился: Крячков и Петренко не разговаривали друг с другом, наверное, со школьных лет, класса с седьмого, хотя до этого даже дружили. И тут – на тебе! Крячков хотел спросить: «С какого б это перепугу?», но оценив безжизненное лицо соседа-доктора и огромную красивую бутылку, только молча посторонился, пропуская его в квартиру.
- На кухню? – поинтересовался Петренко, и в ответ на беззвучное согласие Крячкова, расположился за столом, критически оглядел пыльные стаканы, и предположил, – Я налью?
Они выпили – доктор без чувств и эмоций. А Крячков – с явным удовольствием от серебристой экзотики, но вдруг вспомнил:
- Только вот закуски у меня …
- А! – снова махнул рукой доктор и предложил, – Повторим?
Разговор пошел, только когда бутылка наполовину опустела, и Крячков, наобум пошаривший в кухонном шкафчике, таки нашел и вскрыл рыбные консервы.
 - Какую-то очередную подлость запиваешь, да? – беззлобно поинтересовался он у гостя.
- Хха! – нервно хохотнул доктор и согласился. - А ты прав… Интересуешься этими, – он повертел выразительно пальцем вокруг головы, – Инопланетянами? 
- Нну-у-у,.. Как бы да. А что?
 - Слушай…
История доктора смахивала на бред: дескать, около года как к ним перевелся новый младший научный сотрудник. С документами у него была какая-то неразбериха, какие-то подписи отсутствовали, чего-то не хватало, но его все–таки взяли. Толковый, неглупый, неконфликтный, услужливый. Какой-то остроум за специфическую осанку и ныряющую походку, окрестил его «кифоз» - так все и звали, а он не обижался.
Вообще, он странный был: не то чтобы детскость в нем какая-то была или чудаковатость, но еще и плюс ко всей наивности странная внимательность ко всем и ко всему, чуть ли не готовность конспектировать. Он смотрел на каждого с открытым ртом, как ребенок на ёлку, как советский покупатель на финскую сантехнику. Слушал взахлеб, даже концы чужих фраз губами прошевеливал, неосознанно экспрессивные жесты повторял. Вообще, если б он копировал или пародировал для смеху – хохмач бы был ещё тот. Но он делал все так серьезно, будто приспособиться так пытался к коллективу, к людям, а потому это немного нервировало.
Особо с ним никто не дружил, не общался – так, человек-фон, не более. Кто там его рассматривал? Серенький, вихлястенький. А тут вдруг заметили, точнее дежурная по этажу Машенька заметила, что он на всех фотографиях умудряется выглядеть по-разному: рост у него разный, ширина плечей разная. И даже зависимость она вывела от бездельного своего сидения по ночам: он всегда немного похож на тех, с кем фотографируется. Короче, заинтересовались им.
- "Чужой"? – догадался Крячков, пока доктор нервно наливал.
- Как оказалось! – Петренко залпом выпил, не дожидаясь собутыльника, и продолжил. – У них вымирающая цивилизация. У них солнце гаснет, и надо перебираться куда-то. Ищут, куда переселяться. - Короче, несколько «разведчиков» заслали и на Землю: они любую нишу занять могут – в пище непривередливы, а внешний вид – отдельная история. У них костей нет, мышечная масса солидная - один сплошной мускул, если проще, как наши моллюски – улитки, осьминоги, понимаешь? Из него лепи, что хочешь, каким хочешь хорьком прикинется… - Он поймал удивленный взгляд соседа и поправился. - Не смотри на меня так, это я тебе с его слов - я там не был. Он сам рассказал, контактный… был. Говорил: если хотите - меня изучать можно. Меня, говорит, предупреждали, что земляне могут захотеть изучить особенности нашего строения и поведения, так что я готов. Говорит, я за вами наблюдаю, а вы – за мной. Может, вместе жить на одной планете будем…
- А при чем здесь ты?
- Я? Да видишь ли какое дело… Кто-то стукнул «наверх», - доктор уважительно поднял палец к потолку, - И понеслось! Комиссия специальная правительственная приехала, его закрыли, фотографировали, беседовали,записывали, изучали. А потом нам поручили… организм исследовать… так сказать, в деталях.
- Короче, зарезать и посмотреть, что у него внутри?
- Ага.
- А ты – зарезал и посмотрел, а теперь мучишься, так что ли?
Доктор молча разлил остатки водки.
- Интересно, кто же из ваших поспешил «довести до сведения»? Не думал об этом?
Доктор сморщился и посмотрел на Крячкова с такой досадой, что вопрос отпал сам собой.
- Поня-атно, - протянул Крячков. – И тут успел… Выпьем? Не чокаясь?
 И тут оба задумались, представляя перед глазами каждый свою картину, но если б только они знали, как эти картины были похожи!
Перед глазами Петренко два ассистента ввозили на «каталке» в операционную улыбающегося «кифоза». Тот умильно глядел на доктора, становясь все более и более на него похожим – медленно и неотвратимо – и ласково говорил: «Вы не переживайте, господин Петренко. Я готов к тому, что меня будут изучать. Меня предупреждали. У нас свои методы, у вас – свои. Я потом тоже буду докладывать и о результатах своих наблюдений, и этого занятного опыта тоже». И по мере того, как лицо его безотчетно принимало угрюмую гримасу самого доктора, последнему становилось тоскливо и страшно: как же, доложишь – стечешься, что ли, из компостных брикетов снова в один комок, как капельки ртути?…
«Что ты смотришь на меня как на ёлку, урод инопланетный!? Я тебе не золотой унитаз, так на меня пялиться! Ты на человека смотришь!» - хотел ему крикнуть от злости доктор, но кричать почему-то не стал…
Перед глазами Викентия Крячкова была картина такая. Он первый раз в жизни, в седьмом классе, «совершил поступок» – не дал обидеть новичка со смешной фамилией Квадратенко. Не то чтобы заступился, но просто слишком громко заверещал: «За что вы его? Он же безобидный!» На его вопль в спортзал вовремя вернулся физрук и прекратил "бои без правил". Но потом, в раздевалке, на них обоих навалились все: как не побить придурка-новичка и жирного вику-крячку?
Ваня Петренко, не то чтобы его друг, но сосед и каждодневный попутчик к школе, переодевался тогда ближе всех к двери, не вмешивался и рук не марал. В какой-то момент он мог позволить выскочить из раздевалки и Крячкову, и незадачливому Квадратенко, чудом вырвавшимся из свалки. Но он вдруг молча захлопнул у них перед носом дверь и повернул в замке ключ! 
- Молоток, Вано! Бей уродов! – но Ваня только отвернулся к стене и продолжил переодеваться. Как ни в чем не бывало…
- Ну и что ты мне обо всем об этом скажешь? - поинтересовался, помолчав, доктор, причем белое нехмельное лицо его особого интереса не выражало, как будто ответ он знал и сам.
- А что я скажу? Сука ты. И всю свою жизнь сукой был, – спокойно, без тени сомнения ответил такой же трезвый Крячков. - Если б не такие вот безобидные, по которым ходить пешком можно, хрен бы ты карьеру сделал. Так что не горюй, переживешь и это.
- Ххха! А ты снова прав, снова прав… - доктор криво улыбнулся, встал, хотел было по-дружески хлопнуть соседа по плечу, но вовремя спохватился, попрощался и вышел.
Викентий убрал со стола пустую бутылку и, перед тем как закрыть форточку, посмотрел в звездную черноту ночи за окном. Как бы подмигнув ему, вспыхнула и погасла далекая маленькая звездочка.

Полная версия скоро будет доступна для покупки
по всем вопросам обращайтесь к  автору
 Олена Маляренко в фейсбук или на почту malyarusha@gmail.com