Война на Донбассе: анонимный отчет обывателя, который не хотел никаких перемен

Это не политический обзор, и даже не история моей жизни. Это просто описание того, как политика и война вторглись в мою жизнь, хотя я хотела оставаться в стороне и просто жить, заниматься своей семьей.

Год 2013, начало.

К своим 33 годам я не была ни богатой, ни бедной. Хотя иногда, конечно, хотелось жизни получше. Я составляла строгую смету, и моей зарплаты вполне хватало на содержание меня и моих двух детей.

Я давно не смотрю новости. Очень давно. С тех пор, как очередная кошка разбила комнатную антенну лет 8 назад. Просто не вижу в этом смысла. Ну мало ли что в этих новостях скажут. Если что-то действительно важное, то кто-нибудь мне это непременно продублирует. Может на работе коллеги, а может соседи или друзья.

Телевизор в доме, конечно, был. К нему был подключен видеопроигрыватель. Конечно же, был в доме и компьютер. На нем стояли игры, был Интернет, чтоб скачивать фильмы, музыку и мультики, ну и конечно общаться с соцсетях. Но по факту  я особо и не общалась.

Год 2013, зима.

О беспорядках в Киеве, осенью 2013 года, я узнала от коллеги уже в декабре. Наверное, я бы на них внимания особо не обратила. Просто не верилось, что может случиться что-то страшное. Я очень радовалась какой-никакой, но стабильности последних лет своей жизни. Поэтому, когда моя коллега сказала: «Похоже, происходит что–то очень и очень плохое», я как-то не поверила.

Теперь Интернет в доме начал работать еще и на чтение новостей, и на прослушивание передач, всяких там ток-шоу. А спокойней не становилось. Иногда хотелось просто плакать от того, что Майдан не заканчивается, что люди перестают быть людьми.

Самым большим ужасом было то, что Киев, который превращался в конфетку за деньги налогоплательщиков, то есть и мои деньги, так безбожно громится: разбирается брусчатка, загаживаются площади, скверы и улицы. Я думала о том, что кто-то позволяет себе так хладнокровно уничтожать красоту моей столицы. А потом, точно так же хладнокровно будет ее восстанавливать за мои же деньги. Я не была богатым человеком, но я чувствовала себя частью этой страны, и мне было жаль.  И еще я понимала, что мои интересы не волнуют никого. Поэтому поверить людям, которые кричали с майдана, что они громят мою столицу для моего же блага, я не могла.

Это было первое, но очень болезненное отторжение «Идей Евромайдана». 

Следующее, что меня очень огорчило, это то, что человеческая жизнь перестала быть ценностью. Я благодарила Бога, что мои знакомые юноши, дети подруг и близких поступили в университет, и не пошли в армию. Я не хотела бы ни для кого той участи, которая постигла бедных солдат, оказавшихся перед разъяренной толпой.

Все это время люди спорили о политике. А мне просто хотелось плакать.

В то время казалось, что автономия – самое верное решение для нашей страны.
просто пусть все живут так как им удобнее в своих регионах, но страна не расколется…

Год 2014, весна.

Шел март 2014 года. Становилось страшно. В Донецке начались митинги о выходе из Украины. Донецкие родители перестали выпускать детей одних. Даже на кружки.

Я все еще смотрела новости и ток-шоу, я все еще надеялась, что все как-нибудь обойдется. А оно не обходилось. Случайные ролики, которые попадались на глаза, вызывали ужас.

Вот видео, где Ляшко призывает идти к домам беркутовцев, запугивать их семьи, а вот видео, где прилюдно избивают мэров и ставят их на колени. Или видео, где происходит драка из-за того, что одни хотят свалить памятник, а другие - против.

Начинало казаться, что мы стали участниками глупейшего фарса, снятого в стиле диснеевских мультфильмов, где злодеи творят зло ради зла. Просто потому, что они злодеи.  Естественно, что я не чувствовала себя свободней или более европейской от всего этого. Но все еще не верилось: это было далеко, фантастично, как бы не у нас и не о нас.

Однако видео, появившиеся в апреле, заставили меня подключать наушники, чтобы не пугать моих детей.

И первое, что я увидела – это танки, которые едут на мой родной Донецк. Жуткое видео, в котором люди в Волновахском районе пытаются перегородить дорогу и убедить солдат на танках уезжать обратно. Видео заканчивалось тем, что танки продолжили свой путь, а люди с криками разбежались, чтоб не быть раздавленными.

Следующее – это Славянск. Здесь начались первые обстрелы мирного населения. Интервью с жителями, которые показывали снаряды в стенах. Мой мозг отказывался все это воспринимать.

Есть такое выражение, армия не может стрелять в свой народ более одного раза. Дальше она стреляет в чужой народ. Пожалуй, с этого момента, я перестала ощущать себя частью Украины.

Наверное, инертность моего мышления в этой ситуации была мне на пользу, для сохранения психики - здоровой.

Единственное, что я сделала, понимая, что в такой ситуации может пропасть Интернет, это записала на террабайтник видео, мультфильмы, музыку и книги.

Год 2014, референдум и война

Потом был референдум. Люди шли на референдум, хотя даже не было указателей, куда именно надо идти. Сарафанное радио работало. Люди шли. Было ощущение праздника. Если честно, многие наивные земляки (видимо, и я из их числа) надеялись, что после того, как мы выскажем свою точку зрения, нас услышат. И все закончится.

Да, мы на этот момент мы уже хотели выйти из состава Украины. Мы понимали, что наши Донецкие степи – богатый край. Что у нас здесь много и плодородных земель и природных ископаемых. Мы думали о том, что вполне сможем прожить сами. С экономической точки зрения это было возможно.

Но это было возможно именно тогда. После того, как обстрелы разрушили множество предприятий, шахт, домов, а поля и фермы оказались заминированными, изрытыми снарядами, думать о самостоятельности стало сложно.

Одним из самых больших наших заблуждений была вера в то, что Донецк, ставший к Евро-2012 реально европейским городом, кто-то осмелится разрушать.

Поэтому 26 мая 2014 года стало шоком для всех. Мы не знали что это за  звуки, мы еще не умели бояться, и только это спасло нашу психику. Самолеты, которые бомбили аэропорт и железнодорожный вокзал, и от которых погибли первые мирные жители Донецка были украинскими. Было больно от этого, и от того, что за каждым звуком разрыва стоят новые разрушения, и что еще хуже, чьи-то жизни. А ведь мне так понравился наш новый вокзал и аэропорт.  Я думала о том, что готова целовать асфальт своего города. Настолько он мне дорог.

В тот год лето было грозовым. Было много гроз. Это маскировало звуки бомбежек и разрыва снарядов. Даже поначалу можно было говорить детям, что это просто гром. И верить, что все прекратится.

Но в то лето мы с детьми ни разу не выехали даже за территорию района, чтоб погулять в скверах или парках Донецка. Рисковать не хотелось.

Появились плакаты, как вести себя при обстрелах, куда прятаться. Люди начали расчищать подвалы в многоэтажках. Я живу в двухэтажном доме на 8 квартир. И в моем доме, по какому-то пилотному проекту 50х, не было предусмотрено подвала. Поэтому когда на моем доме появилась рекомендация в случае обстрела прятаться все-таки в подвале, я поинтересовалась у соседей, никто ли не хочет выкопать его. Оказалось, что копать не хочет никто. И мы решили просто жить. Окна обклеили скотчем, крест на крест, и еще раз. И на этом успокоились. Все-таки нам повезло, и реальной опасности для жизни в нашем микрорайоне не было ни разу.

В июле 2014 года нам пришлось привыкать к военной технике, и людям  в форме и с оружием. Блок посты появились по всему городу. Теперь, вместо новостей, я стала смотреть переклички и сводки.

Мои дети - не самые здоровые в мире. Дочка в июле 2014 года лежала в больнице на окраине Макеевки, недалеко от Макеевского вокзала. Поздно вечером от нее пришла сдержанная, осторожная смска «Как дела?» Я поняла, что что-то происходит. Перезвонив ей,  я узнала, что идет серьезный обстрел этого района. Стекла дрожат в больнице, а медсестры совещаются, опускать ли детей в сырой подвал, или лучше не надо. Естественно, что на следующий день я забрала дочку домой. Нам порекомендовали обследоваться в Донецке, но так как больница Донецка находилась в еще более опасном месте, мы воздержались.

Родственники из Украины звали нас к себе. Но я не понимала, зачем я должна уезжать из своей квартиры, чтоб тесниться с детьми у них. Тем более, что у меня все еще была работа. А здоровье дочки не предполагало дальних путешествий. Кроме того, я боялась ехать через линию разграничения. Мне казалось, что вероятность попасть под обстрел там слишком высока.

Зато тем летом я особо зауважала коммунальные службы. Многократные обстрелы выводили из строя водоводы, газопроводы, электрические сети. Скорость, с которой ремонтировали все это, иной раз просто под обстрелами, вызывала просто восхищение.

Но все-таки несколько раз мы оставались без воды больше чем на неделю.

Так прошло лето.

  Год 2014, осень

И тут – новые сложности. Неожиданно в конце августа закрылись все банки и банкоматы. К Дню шахтера я получила зарплату на карточку, но поехав в Донецк, я нигде не смогла ее снять.

То, что бросилось мне в глаза, это был пустой город. По центральной улице Артема, где я раньше переходила раньше только через подземный переход, не рискуя пытаться проскочить между машин, теперь я неспешно перешла поверху, и даже немного прошлась вдоль дороги, - автотранспорта практически не было. Казалось, что прошла эвакуация, о которой  я не знала. Постапокалипсис.

Еще хорошо, что я смогла сделать закупки по карточке в супермаркете. Остальную часть мне помогли снять коллеги. Это была зарплата за июль. На работе нас начала отправлять в бесплатные выходные дни.  Мы перешли на 70% рабочую неделю . Зарплату за август и сентябрь мы уже не увидели. Украина отказалась от угольной промышленности Донбасса. В октябре предприятие перешло под контроль ДНР, и нам снова начали выплачивать деньги. Но не в полном объеме, частями. Начала расти задолженность. Жить стало сложнее.

Стоит сказать, что я живу в довольно тихом районе, мы больше слушали, чем видели войну. Хотя много попаданий были и в радиусе 5 км от моего дома. 

            В это время я узнала, что у моей дочки очень ранимая психика. Мы с ней возвращались из больницы, когда в автобус зашел солдат с автоматом проверить документы. Он был пьян. Он не сделал ничего страшного, просто проверил документы и вышел. Моя дочь испугалась до того, что просто забыла, как разговаривать. До вечера она писала мне записки. Слава Богу, к утру, после сна, ей стало легче. Она снова смогла говорить.

Но, как оказалось, для нас это было только начало.  Постепенно, она переставала ходить.  К концу ноября она не могла ходить вообще. И нам пришлось лечь в больницу. Вот тут-то и пригодился неполный рабочий день – я смогла провести с дочерью в больнице неделю, не оформляя больничный. После больницы стало немного легче, но без поддержки все же девочка не обходилась. Дома она держалась за стены при ходьбе.

Именно в это время для меня война, как таковая перестала существовать вообще. Все мое время, все силы  сводились к попыткам обналичить ту часть зарплаты, которую дали, работе и на заботу о детях.

По поводу обналичивания денег вообще стоит сказать отдельно.
Во времена относительного затишья я ехала в большой супермаркет. Там делала какие-то покупки и расплачивалась карточкой. После этого я ходила возле касс, высматривая людей, которые бы расплачивались наличными. И просила их, чтоб я расплатилась за них карточкой, а они отдали мне наличные.

Не всегда все проходило гладко. Иной раз начинались обстрелы, Интернет переставал работать, и переставали работать терминалы. А иной раз я не могла найти людей, которые бы согласились на такую операцию. Они торопились, и не хотели задерживаться со мной.

Но это тоже не продлилось долго. Примерно в начале декабря правительство Украины заблокировало все терминалы находящиеся на территории Донецка и Луганска. Медленно и уверенно, нас вычеркивали из граждан Украины, при этом было непонятно, почему же тогда нас не хотят отпустить с миром.

Год 2015.

К этому времени, в городе без банков и терминалов, мы нашли еще один способ получить свои законно заработанные деньги. Нужно было найти людей, которым надо положить деньги на карточку, перевести им деньги со своей, а они отдали  бы наличные. Я выискивала их в чатах и на форумах. Кроме того, гривны было мало. Ее реально перестало хватать.

В это время я узнала  больше о своих друзьях. Меня поддерживали материально. Если бы не они, мы бы просто не справились.  

Кроме того, именно с зимы 2014 – 2015 года у меня появились друзья в Интернете. Я узнала, как важно просто вовремя сказанное доброе слово. Пожалуй, если бы не война, я бы этого не поняла.

Середина февраля 2015 года запомнилась резким скачком цен. Еще вчера я покупала курицу по 20 гривен за килограмм, а утром она стала стоить 60 гривен.       И так произошло со всеми ценами. После этого цены уже не снизились.

Задолженность по зарплате продолжала накапливаться. Для того, чтоб положить дочку в больницу в апреле 2015 года, и наложить гипс сыну на руку,  я задействовала все возможные и невозможные резервы – профсоюзная помощь, заявление с просьбой о выдаче части задолженности на имя генерального директора, помощь друзей.  Дочка пролежала в больнице полтора месяца. После этого она пошла на поправку. Радость от того, что ребенок выздоравливает, перекрыла все невзгоды. Я снова стала смотреть по сторонам, и заново влюбилась в свой город. В каждый террикон, в каждое дерево и в каждый водоем.

Еще одной радостью для меня в это время стало новое хобби. Я неожиданно увлеклась Го. Помню, еще во время первых обстрелов города я искала в Интернете правила игры, а потом серверы, на которых можно играть. А потом увлеклась. Это успокаивало меня, и отвлекало от происходящего. И давало новых друзей во всех уголках мира.

Год 2015. Весна, рубли, относительная тишина.

Примерно с мая 2015 года у нас появились рубли. По странному курсу 1 к 2. Но были рады и этому. Потому как у нас появилась хоть какая-то «наличка».  Поначалу было очень сложно привыкнуть к новым деньгам. Но жизнь идет, и мы привыкали.
С начала июня 2015 года прекратилось всякое сообщение с Украиной. Перестали ходить прямые автобусы. Теперь можно было выехать куда-то только с пересадками.

Но это меня особо не касалось, так как я никуда выезжать не собиралась. Да и пропуск, который был нужен еще с января, я себе так и не делала. Были другие проблемы и дела.

Еще один грустный повод для радости приходится на это время. Моей дочке оформили инвалидность, и благодаря этому ей стало положено пособие, а также гумманитарная помощь. Когда я дотащила впервые гумманитарку домой, я просто выложила все продукты на стол, и мы с детьми радовались такому количеству продуктов.

С сентября город  полностью перешел на рубли. И даже установился более-менее реальный курс к гривне. Единственная сложность, это то, что заработная плата была пересчитана один к двум. Условно считалось, что цены тоже переведены один к двум. Но на самом деле, цены выросли в 3 раза еще полгода назад, так что теперь они отличались от украинских в 6 раз.

А еще с сентября было введено какое-то очередное перемирие. На этот раз в первую неделю реально была полная тишина. После этого и примерно до лета 2016 года, слишком сильных обстрелов я не слышала, но полной тишины – тоже не было. Окраины города продолжали обстреливаться.

Год 2016

Летом 2016 мы снова начали слышать тяжелую артиллерию. На настоящий момент страдают опять окраины. Для меня это просто страшные звуки, а для кого-то – это может быть серьезной бедой.

Есть то, что огорчает сейчас. Это инвалиды. Молодые парни и мужчины без одной или нескольких конечностей. Понятно, что это символ войны. Но каждый раз очень больно видеть все это.

Я привыкаю к новой реальности. Просто учусь выживать, имея то, что у меня есть.

Я не знаю, что будет в будущем. Я не знаю, когда и чем закончится эта война.  Условно, нас считают русскими, при чем обе стороны. По факту же мы - просто серая зона, между двумя государствами.

Но жизнь хороша хотя бы тем, что она у нас есть.

 

информация внешнего источника,
эксклюзивно для Х-км
фото http://ua.utro.news/belkadiversantbandeovka-drama-18032014462927.htm​