Сборник социальной и философской лирики, написанной в возрасте от 15 до 24 лет.
* * *
Жил первобытный человек,
смотрел на звезды выл,
без карты много лет назад
дорогу находил,
под первобытною луной
жену себе нашел,
потомство в люди вывел он
и к предкам отошел
Мы смотрим сверху , с этажей
во глубину веков:
кто хает, а кто славит -
вот, мол предок был каков.
Но, скажем, был он нас мудрей.
Сужу по том о нем,
что цену жизни знал своей,
и знал, что в ней по чем.
И прожил свой короткий век
как знал и как привык.
Да… С темный разумом своим
он светлый был мужик.
осень, 1994
ЦЕНА ЖИЗНИ
Идет офицер к победе
медали неся на груди.
Вчера он был просто … Петя,
но жизнь была впереди.
Он помнит свой первый выстрел,
свой первый военный шаг,
как голос впервый повысил,
узнал, что такое «враг».
А рядом, в сыром окопе
сидел этот враг … Рено.
Он брился впервые на фронте.
казалось все — как в кино:
цветными взрывы снарядов,
случайным — предмертный крик,
и смелыми — лица солдатов,
отцом — генерал-старик…
Остановите съемки!
На это нельзя смотреть!
Ни славы нет, ни победы,
лишь смерть… под фанфары — смерть!
Погибнет Рено безусый,
а Петя придет домой
калекой — зато не трусом?
с медалями — но … седой?
1996
• ДЕНЬ НЕЗАВИСИМОСТИ
Плачет седой человек,
плачет в большие руки
на переломе эпох
от безысходной муки.
Давно и в другой стране
рос крепким душой и телом,
сердце не знало грез,
занят был общим делом.
Жил как работал, а жил
зло и легко — со взлетом.
И не копил. Грешил
по мелким, мещанским счетам —
крут был «с кем надо». Но
у дней есть своя работа -
жизни цветное кино
крутить без обратного хода.
История что-то рвет
и рядится в новое платье.
Мы сделали поворот
по судьбам своих же братьев…
И плачет седой человек,
плачет в худые руки,
чувствуя, что его
не понимают внуки.
1995
• СТАРЫЙ ПЬЕРО
Директор театра не был зол.
Просто случилось так,
что опрокинул на сцене стол
старый артист-чудак.
Слезы текли по худым щекам
никто их не рисовал
Грим размывали то тут, то там…
Гудел оскорбленно зал,
И не жалел старика никто.
Может, не моден герой?
Выйдет дублер, доиграет роль,
а этот — домой!!! Домой!!!
Выгнали… И под дождем проливным,
черный сжимая парик
умер у храма искусств Пьеро -
просто седой старик
1993
ТЁМНЫЕ ЛОШАДКИ
Умер старый учитель. Его ты не знал,
да и мало кто помнил о нем.
Суховат, боязлив, с неба звезд не хватал,
был предметом для шуток во всем.
Небольшая его хоронила семья.
Не пришел ни один ученик.
Помню, в школе, давно, подсмотрел как-то я,
как над книгами плакал старик.
Что мешало ему нас учить и вести?
Знал, трудился, любим детвору,
одиноко был вынужден крест свой нести
и забвение ждать ко двору.
Да, теперь уже поздно прощенья просить…
Мне его не понять. А смогу ли забыть?
1996
ЧЕСТНОСТЬ
Ты хочешь честности учиться ?
Изволь.
Но знай, что честность — это птица,
что честность- соль.
Но знай, что честность- это кружка
воды живой,
что, хоть она твоя подружка, -
не век с тобой.
И знай, что честность, как минуту,
не наверстать.
И знай, она тебя научит
искать, не спать.
И знай, что честности не может
простить покой:
пока она над миром кружит,
ведется бой.
И знай: коль честность потеряешь -
уйдешь, скробя,
ведь будешь знать, что упускаешь…
себя
1998
ЖЕСТОКОСТЬ
Жестокость- это холодность души.
Что тут ни говори, что ни пиши,
но…
где безразличие утончено
стекает чуткость, обнажая сердца дно.
И ты уже не напряжешь свой слух,
чтобы понять, предотвратить чужой испуг.
Ступая безразлично тут и там,
научишься боль причинять и сам…
Боль ради боли? — Ты не так жесток.
Боль ради цели! — вот в чем смысл и толк.
Не остановит между целью и тобой
чужая жизнь, а , может, просто боль.
Начало — есть. Какой-нибудь предлог -
и ты уже классически жесток .
1998.
* * *
Время души не лечит —
время ставит сердца на засов.
Бездыханнейший вечер.
Только бьётся секундная стрелка часов.
Бездыханные люди,
отягченные страшным искусством молчать,
и часы, словно груди,
получившие кругло делений печать.
Лишь следящие взгляды —
сколько там остается минут?
До конца?
До отрады?
Ждут часы?
Или люди забвения ждут?
февраль, 2002
ВЗГЛЯД
Взгляд можно подарить, как жемчуг дарят,
Взгляд можно уронить, как ронят капли,
Взгляд может ослепить, как гром ударить,
Взгляд можно бросить, как бросают камни.
Взгляд можно рассыпать, как звон хрустальный,
Взгляд можно возложить крестом на плечи…
Твой взгляд случайный — радостный, печальный ,
влюбленный — берегу до новой встречи.
1999
ГЛАЗА В ГЛАЗА
Отражайся, в себя заглядывай.
Ты умеешь читать по глазам?
В отраженьи своем разгадывай
потаённое нам.
Пусть расколется гладь поверхности —
ты, как каждый, не так-то прост.
Капля честности в душебездности
разойдется кругами врозь
Без душевных стриптизов публике!
Ты сперва разберись в себе.
Получает ли дырку от бублика
победивший себя в борьбе?
Отражайся, не бойся ясности!
…Почему ты отводишь взгяд?
Есть, бесспорно, проблема гласности,
коль в молчании виноват.
2002
ГЕНЕАЛОГИЯ
Я -хамка, плебейка. Мой битый затылок
во всём выдаёт крепостую породу.
Ведь предки мои из шампанских бутылок
не пили, а пили «горилку» и воду.
Не нежились мягко в кисеях постели,
не плакали сладко над новым романом.
Им мягко не стлали. Им на ночь не пели.
Кроить не давали широкие планы.
Они постигали и кротко и кратко
«ненужную трудность и трудную нужность»
Им счастье давалось накрепко несладко,
зато — незабвенно и собственноручно.
Они не стремились к надзвёздным высотам,
они не струились в глубины порока.
Из них составляли то хоры, то роты
то к славе царя, то Великого Бога.
Простые как небо, босые как солнце,
деды загорали в труде и горели…
А кто над породой над нашей смеётся —
у бездны смеется, осевший на мели.
май, 2002
ФОТОКАРТОЧКА
Когда-то это был хозяйский двор:
высокий дом в шесть окон толстостенный.
(Но вот однажды угол снял раздор,
и заплатил гостеприимцам постепенно.
Сараи, кухня летняя, сенник,
пять соток сада, девять — огорода…
Забор устало до земли поник
бурьян полушать — глуше год от года
забытый быт о сердце гулко бьёт.
Здесь людям стало вместе очень тесно:
сначала с мужем дочь квартиру ждет,
а все доделят старшие невестки.
Забот не поровну на каждого. За стол
добротный круглый рядом не садится б!
…Сперва сквозняк, а после луч пришёл —
живут себе во мху на половицах,
всё что-то греют в трещинках печи,
растят из подоконников листочки.
Закат над фотокарточкой молчит,
сверчок тоскует громко- сколько хочет.)
Седая пара, призьба и коза —
успел таки покой запечатлеться…
(К ним через крышу гость один — гроза
о щедрость лиц безропотных погреться).
8-9.04.2001
ПОХОРОНКА
Кругом весна — а эти бабы в трауре.
Слезинки в растревоженной траве.
Ребята были, ой ребята бравые!..
-Твой в сердце?
-Не, осколок в голове.
Церковка тонет в цвете абрикосовом.
Свеча. Записка — дьякону читать:
«За упокой. По убиенному Морозову.»
За упокой покоем платит мать.
-Оно, и в той Чечне, наверно ж, зелено?
-Ну что ж, домой? Работе не стоять:
ить, к Пасхе, значить, хата не побелена,
ить надо, значить, кой-что подстирать.
Весна. И нужно рвать траву для кроликов,
и выгонять в рассветы серых коз…
Тот год из мужа сделал алкоголика,
Тот день навек другие дни унес.
Кругом весна… И в лужах утки плещутся.
Кому-то ночь, как песня — не до сна…
Да сердцу что? Упрямое, залечится…
Вот только чья-то кончилась весна.
18.04.2001
ТЕНЬ НАД ГОРОДОМ
Долгим шагом вымеривший пристани,
сам себе вершитель и Господь,
смотрит на оплот державной истины —
город-призрак, город-кость и плость.
Хмуро целят контуры нерусские
в темный взгляд под ломанную бровь.
руки сложены, большие, узкие,
влившие в Неву казачью кровь.
Впереди — Полтавская истерия,
а пока, чуть слышный, цедит дождь.
По столице собственной империи
неспеша проходит первый вождь —
небо под ботфортом в грязь мешается…
…Чёрный город осветил неон.
Не об этих ли часах мечтается
каждый день, нерон и цицерон?
Красно пенится канал закатами,
раздражая беспокойный взгляд.
Неоттёртыми былого пятнами
полосы асфальтные горят…
…Неспеша достал часы голландские —
зябко, за кафтан водица льёт:
-Вот ужо сегодня раззевался я!
Ассанблей, чай, без меня идёт?
Подождут!…
Ускорил шаг. Все — собраны.
Хищный профиль выложил осётр.
Царь, второй, пожалуй , после Грозного,
входит в залу — Первый Русский Пётр.
12.06.2001
* * *
Моему отцу, Николаю Петровичу Маляренко
Он умирал, когда цвела гроза,
когда чертила молния овалы.
Он умирал. В его глазах
всё умирало.
Он умирал, а в небе рвался гром,
и хоры капель жалобно шептали.
Он умирал, а думал об одном:
мы опоздали…
Он умирал без жалоб и без слез.
А рядом кто — не знали и молчали.
Он умирал. Впервые и всерьёз
в печали.
Он умирал (ещё оркестр дубов
шумел в последних изъявленьях дружбы),
не услыхав и не сказав тех слов,
что нужно.
Он умер… Заполночь и тишина…
Душа, как в детстве, босиком по лужам…
Как хочется, чтобы она нашла
тот путь, что нужен.
5.07. 1999
КОМПЕНСАТОРНОЕ
Отливы ливнями приходят
на обезлюдевшие пляжи,
круги и точки хороводят ,
выводят круглое «О-днажды».
Однажды — капель песнопенье,
однажды- хрупкие песчинки,
однажды -зыбкие мгновенья,
в туман дождящие картинки.
Отливы — это ненадолго…
Прилив — случайно-регулярен…
И снова загорают ноги
у солнечно-слепых купален.
Всё возвращается — однажды,
обескуражив ожиданья
наивно-скрупулёзных граждан, -
но в новом виде воссозданья.
2002
КАК КОРАБЛИ УХОДЯТ ЛЮДИ
и растворяются в годах,
и новых с ними встреч не будет,
и старых не вернуть назад.
Но только теплится надежда -
ведь полон мир случайных встреч! -
и мне приходится, как прежде,
воспоминания беречь.
И то, в чем не было значенья,
внезапно память оживит:
слова, улыбки, увлеченья,
бессмысленность былых обид.
Без очертаний, без названий,
смешались радость и испуг
и даже никудышний друг
хорошим стал воспоминаньем.
Мне стало страшно забывать,
а от разлук пришла усталость.
Мне стало сладко вспоминать -
быть может, так встречают старость?
Лишь во взаимности страшит
ложь, безразличие, сомненье.
В любви, душа сказать спешит,
есть неприятие забвенья.
1996.